другая группа?
– Ты в курсе. Вчера меня ограбили. А привел меня туда твой дружок Илья.
С лица Джона стремительно сходит краска, даже губы белеют. Я видела нечто подобное всего однажды – так побледнела мама Марта, прежде чем схватиться за сердце и сползти по стене. Но Джон просто смотрит на меня, не моргая, и во взгляде у него битое стекло.
– Как ты?
– Меня не тронули. Рюкзак забрали.
Он кусает губы и о чем-то напряженно размышляет. Поле моего зрения наконец расширяется – поодаль стоят девчонки, не знаю, слышат ли они наш разговор, но мне бы этого не хотелось; двери колледжа то и дело открываются и закрываются; мимо проходят люди. Мы всем мешаем.
– Как выглядели, помнишь? – спрашивает Джон после минутного молчания.
– Да никак. Трое в черном. С Ильей была девушка, невысокая, и лицо… Я подумала, что ее избили.
– Сестрица его, ясно. Преля сегодня, кстати, не пришел и на сообщения не отвечает. А ты приходи. – Голос тускнеет, битое стекло похрустывает на зубах. – Завтра приходи. Он все вернет.
Доверять ему боязно, но никогда больше не появляться на занятиях тоже не вариант, так почему бы не завтра?
– Преля – придурок конченый. Прости, но мне придется…
Прости, мне придется убить тебя, ведь только так я буду знать точно3.
– Мурашки от нее. Жутенькая.
– Обычная песня, чего ты. Пойдем, холодно стоять…
И мы пошли. Нас соединял проводок наушников – от шапки к шапке. Снег шел с нами – кажется, уже неделю не прекращался, и ветер сразу со всех сторон – влажный, хлесткий, совсем не зимний. На пешеходных переходах мы обнимали друг друга, наскоро грелись и бежали дальше. Нужно было успеть купить подарок общему другу, любителю комиксов – вечером мы были приглашены к нему на день рождения. И хотя время уже поджимало, это не мешало нам замирать у витрин магазинчиков на Мясницкой и рассматривать новогодний декор – всех этих оленей, заснеженных сов и обернутые мишурой подсвечники; запрокидывать головы и любоваться опутанным гирляндами небом; находить губами губы, спрятанные под шарфом – непреодолимое желание делать это снова и снова, я помню, мне казалось, что скоро все закончится. Я, конечно, не могла этого знать, но беспричинная тяжесть под сердцем заставляла меня – тебя, возможно, тоже, – пытаться остановить время. И мы останавливали время, останавливая друг друга через каждые десять шагов.
В «Республику» мы так и не попали: я почувствовала, что ты долго смотришь куда-то поверх моего плеча, и оглянулась – напротив крыльца «Райффайзенбанка» стояли девочка лет десяти и женщина, может, ее мама, а может и нет. Женщина опустила голову девочке на плечо, и та гладила ее варежкой по волосам; я не видела их лиц, но по вздрагивающим плечам поняла, что обе плачут. Для меня это было не больше, чем подсмотренным чужим горем, а для тебя, Март, чем это было для тебя?
– Мне нужно домой, – бросил ты и зашагал обратно к метро.
Не
МЫ – «Возможно»
