самом деле я вечно завязываю нитки в узлы и все остальное время их распутываю. Порочный круг.
– Что ж, не сомневаюсь, что у вас найдутся занятия и поинтересней, чем сидеть у постели больной, не способной вспомнить собственное имя. – Нет смысла пытаться утаить правду.
– Да, – вздохнула Дилайла.
– Но вы молоды, красивы и не замужем? – Она взглянула на ладонь Дилайлы.
– Да, – с унылым видом признала та. – И ни одного кавалера на горизонте.
– Но в вашем расписании наверняка полно балов.
Конечно, не ее это дело, но куда проще обсуждать чужие проблемы, чем размышлять над своими.
– Это логичное предположение, но неверное. Мой брат Нэш слишком меня оберегает. – И, прочитав в глазах незнакомки вопрос, Дилайла добавила: – Теперь я под его защитой. Мы лишились родителей.
– Мне жаль это слышать.
Как странно искренне сочувствовать Дилайле и одновременно гадать, где ее собственные родители. Живы ли они? Беспокоятся ли о ней?
– Матушка умерла при моем рождении, а отец… Он внезапно скончался несколько лет назад. Теперь мы с Нэшем остались одни.
– Полагаю, его желание вас защитить вполне естественно.
– Желание защитить меня естественно, – сухо отозвалась Дилайла. – Но запереть в этом доме – нет.
– Он так суров?
Привлекательный герцог показался неприветливым, но добрым. Так не хотелось думать, что он может оказаться чудовищем.
– Мне восемнадцать, а число балов, на которых я была, можно пересчитать по пальцам одной руки. Вообще-то хватит и двух пальцев.
– Боже мой!
Дилайла широко улыбнулась.
– В защиту брата должна сказать, что до недавнего времени мы жили в загородном имении. И Нэш согласился на следующей неделе сопровождать меня на бал у Делакампов. Даже не знаю, что на него нашло.
Ее собеседница рассмеялась, ей сразу стало хорошо.
– Спасибо, что подбодрили. После ухода доктора я места себе не нахожу.
Большую часть дня она проспала, уже близился вечер, но она по-прежнему не представляла, каким образом оказалась в спальне герцога. В смысле, в его гостевой спальне.
В голове роились вопросы. Каким образом она помнит все дни недели, титулы и первые строчки «Илиады» Гомера, причем на латыни, но неспособна вспомнить такую малость, как собственное имя?
Почему она чувствует себя совершенно здоровой, когда повредилась рассудком? А самое главное, когда же она вспомнит, кто она, и снова станет собой?
Каждый раз, когда она спрашивала врача, он отвечал взвешенно, но туманно, словно боялся, что его слова ее расстроят. Советовал пациентке расслабиться, что было совершенно невозможно. Она чувствовала себя сорванным луговым цветком, который поставили в вазу. И как бы ни была прекрасна ваза, цветок лишился корней, и ему не за что уцепиться.
– Я понимаю, как вы переживаете, – с искренним сочувствием произнесла
