уходишь, Олеся Васильевна?
Олеся пожала плечами.
– И сама не ведаю. Дом жалко.
– Вот и нам жалко. Пришли к тебе, как к жене старосты. Посоветуй, как дале быть.
– Плохая я вам советчица. Но супруг мой велел немедля уходить. Да и сами слышите: супостат, чу, совсем близко.
– А куда уходить-то, Олеся Васильевна? Ведь с ребятней. Да и зима.
Олеся обвела глазами страдальческие лица сосельников и вдруг решилась:
– Ведаю одно укромное место. Коль хотите, поедемте со мной. Авось как-нибудь разместимся.
– Поедем, Олеся Васильевна. Мы уж давно собрались.
Олеся погрузила узлы в сани, посадила на них тепло укутанных детей, а затем взяла в руки икону Пресвятой Богоматери и долго стояла с ней на коленях перед крыльцом, умоляя Заступницу спасти и сохранить от злого ворога ее дом.
В Ростове отца и матери не оказалось. Город был пуст, и даже спросить было некого. Блуждали по осиротевшему Ростову лишь отощалые собаки.
Мужики ни коней, ни саней не захотели терять. Кое-где прорубались к заимке Петрухи топорами; два дня пробивались и вот наконец выехали на поляну с бортничьей избой. Из избы валил густой духмяный дым.
– Слава Тебе, Пресвятая Богородица, – перекрестилась Олеся. – Жив, выходит, Петр Авдеич.
Подождав, когда на поляну выберутся остальные сани, Олеся взяла на руки младшенького Васютку и, поскрипывая белыми валенками по искристому, кипенно-белому снегу, пошла к избе.
Бортник, не слыша, что творится за оконцами, затянутыми бычьими пузырями, ладил новую пчелиную колоду и, когда дверь с тягучим скрипом распахнулась, от неожиданности едва не выронил из рук топор.
– Можно ли к тебе, Петр Авдеич?
– Олеся Васильевна?! – радостно встрепенулся бортник. – Какими судьбами, голубушка? А я уж подумал, ведмедь в избу вломился… Давай сынка-то на лавку.
Олеся виновато вздохнула.
– Не одна я, Петр Авдеич. От татар укрываемся. Лазутка к тебе надоумил. Ты выйди-ка из избы.
Петруха вышел и обмер. Батюшки-светы! Да тут, почитай, целая деревня привалила. Одной ребятни десятка три. Да где эку ораву разместить?
– То моя вина, Петр Авдеич. Лазутка-то меня одну с родителями посылал, а я, видишь ли, и других с собой прихватила. Теперь сама вижу, что неладное сотворила.
На Петруху выжидательно уставились хмурые мужики. Бабы же поглядели, поглядели и, взяв с саней ребятишек, рухнули на колени.
– Ты уж не гони нас, милостивец. Христом Богом просим!
Петруха от смущения сел на крыльцо, заморгал белесыми глазами и развел руками.
– Чай, не князь. Поднимитесь, православные. Всех приму. И в тесноте людишки живут, а на просторе волки воют. В лихую годину чем смогу, тем и помогу.
Полная изба набилась ребятни, а мужикам и бабам притулиться негде. Но Петруха успокоил:
– Есть сарай с сеновалом, конюшня, баня. Разместимся
