в самом деле были мокрыми, придется переодевать колготки – зря она выскакивала на крыльцо и всматривалась в метель, все равно ничего не увидела бы! А надежды на то, что непонятная горничная стоит без пальто и шапки возле Инниного забора и ждет не дождется, когда та выскочит и пристанет к ней с вопросами, и так не было никакой.
По гладкой полированной лесенке «с поворотом» она поднялась на второй этаж и достала из ящика колготки.
Бодро щелкало отопление, как будто отделяя домашнюю теплую прелесть от разгулявшейся за окнами метели. Ее муж – теперь уже бывший – почти не приезжал в Белоярск. Ему здесь было неуютно. Инна занимала большие должности, в городе ее знали в лицо, и машину знали «в лицо», смотрели с любопытством, кланялись, провожали глазами. Он был «при ней», и его это задевало.
Инна – умная, прогрессивная и деликатная жена – отлично его понимала и не настаивала на частых посещениях. Как в тюрьме: дни свиданий редки, время ограниченно. Теперь он ушел, и у него «новая счастливая семейная жизнь», а она сидит одна на царской, мягкой, пуховой кровати, застеленной казенным зеленым атласом, и будет одна всегда – очень хорошо.
Она обулась, решив, что пойдет в туфлях, раз уж недалеко, зашла в ванную, бросила в корзину колготки и посмотрела на себя в зеркало – словно со стороны. Бледная, под глазами немного синевы, даже искусно наложенная косметика не слишком помогла.
«Бледная и очень интересная», писали в каком-то романе, она запомнила.
Светлые волосы – да, безупречны. Черный жемчуг – да, уместен. Не слишком вызывающе, сдержанно и с достоинством. Пиджак. Блузка. Каблуки, на которые страшно смотреть, не то что на них стоять. Все правильно, все как надо.
– Осип Савельич! Я ухожу. Ты все-таки прими решение, здесь остаешься или домой едешь?
– Я тебя отвезу, Инна Васильна.
– Ты меня отвезешь, но только после десяти.
– Как ты в такую метель пойдешь?!.
– Мне только участок перейти.
– Дак и участок попробуй перейди, когда метет!..
– Осип Савельич, я дверь закрываю.
Джина, заподозрив самое ужасное, открыла глаза и повела ушами. Тоник злорадно ухмылялся, предвкушая, что конкурентку сейчас прогонят с нагретого коричневого меха.
– Давай-давай, – сказала Инна Джине, – ты же знаешь, что я шубу сейчас надену.
«Надень еще что-нибудь, – велела Джина, которая никогда просто так не сдавалась, – а меня оставь в покое».
Осип выдвинулся в прихожую и стал сердито натягивать ботинки.
– Домой поеду, – натянув, объявил он громко. – В полдевятого приезжать?
– В полдесятого.
– Ну, добро.
Этому «добро» Осип выучился у местного начальства, которое вслед за первым замом Якушевым любило так выражаться.
Инна переложила в кресло Джину, которая и не думала уходить с ее шубы, – та тут же спрыгнула на пол в знак протеста против насилия над личностью и пошла, недовольно дергая спиной. Только кошки умеют так
