Письмо может быть криком души – или глупой шуткой… Мы займемся этой историей, обещаю тебе, но не сейчас.
Жеральд говорил спокойно и рассудительно. Слишком рассудительно. Он всегда брал такой тон, когда бывал недоволен ею. В последнее время это случалось все чаще. «Обрати внимание, какое потрясающее терпение я проявляю…» – вот что имел в виду этот мужчина. Штайнмайер покачала головой:
– Если это призыв о помощи, он не будет услышан, потому что человек, которому адресовано письмо, не прочтет его, а значит, кто-то действительно покончит с собой сегодня вечером. И в том, и в другом случае в курсе дела я одна.
– Какого дела?
– Мы должны обратиться в полицию.
Ларше закатил глаза:
– Письмо даже не подписано! На конверте нет адреса! Думаешь, в полиции обрадуются? Знаешь, сколько времени уйдет на составление протокола? Праздничного ужина мы точно лишимся!
– Праздничного ужина? Да как ты можешь! Речь идет о жизни и смерти человека!
Жеральд шумно вздохнул, и его подруга кожей почувствовала, как он раздражен.
– ЧЕГО ТЫ ОТ МЕНЯ ХОЧЕШЬ, А?! – рявкнул он. – Мы не сможем узнать, кто написал это письмо, НИКАК не сможем! Я уверен – это блеф чистой воды: человек на грани самоубийства оставляет записку на столе в собственной квартире, а не играет в «почту», понимаешь, Кристина? Эта мифоманка – несчастная одинокая женщина, ей не с кем отпраздновать Рождество, вот она и решила привлечь к себе внимание! Да, письмо – крик о помощи, но это не значит, что она перейдет от слов к делу!
– И ты предлагаешь сесть как ни в чем не бывало за стол, есть, пить, веселиться и делать вид, что никакого письма не было?
Глаза Жеральда за стеклами очков недобро блеснули, и он отвернулся от Кристины, как будто надеясь, что из метели вынырнет волшебник, который поможет ему переубедить ее.
– Не мучай меня, Кристина. Я не знаю, что делать! Сегодня ты знакомишься с моими родителями – только представь, как это будет выглядеть, если мы опоздаем на три часа!
– Ты рассуждаешь как эгоистичный кретин, который смотрит на тело самоубийцы на рельсах и думает: «Чертов придурок, другого места не нашел, теперь я опоздаю!»
– Ты назвала меня кретином? – глухим, прерывающимся от бешенства голосом спросил Жеральд.
Его лицо побелело, губы посинели, и Кристина испугалась.
«Черт, кажется, я перегнула палку…»
Она примиряющим жестом коснулась руки собеседника:
– Ну что ты, конечно, нет, прости! Мне правда очень жаль, забудь, ладно?
Ларше вздохнул, раздраженно хлопнул ладонями по рулю и задумался, а Штайнмайер вдруг почему-то подумала, что в салоне «Лендкрузера» слишком много кожи.
Жеральд издал еще один тяжкий вздох и спросил:
– Сколько квартир в твоем доме?
– Десять. По две на этаже.
– Вот что я предлагаю.
