этот разгонами занимался.
– Почему?
– По кочану. Сам, что ли, не понимаешь? Там это могут расценить как интригу против молодого генерала.
– Так он полковник.
– Прошлым живешь, уже генерал-майор.
– Вот мне бы так.
– Ты думай, как эти звезды сохранить. – Свиридов постучал пальцами по погону. – Знаешь, что мне один умный человек сказал?
– Поведай.
– Давно это было, перед войной, я третью шпалу получил, радовался страшно. Ну конечно, обмыли мы ее с ребятами, и шеф мой, Королев, твой дружок, говорит: «Счастлив?» – «Очень». – «А знаешь, Леша, что такое настоящее счастье?» – «Нет». – «Ты родился, а у тебя папа Ворошилов».
Данилов смотрел на Свиридова и думал о том, что прав был Виктор Кузьмич, ох как прав.
– Леша, ты мне скажи, что ваши ребята нарыли в спорт- обществе?
– Пока ничего, Ваня. Глухарь.
– Не радуешь ты меня.
– Есть одна зацепочка, – хитро сощурился Свиридов. – Они стенды чемпионов своих делают, фотографии разные. Вот и приглашают фотографа со стороны.
– Кого? – У Данилова даже сердце заколотилось.
– Терехова Василия Нефедовича.
– Неужели и адрес его знаешь?
– Грохольский, дом три, квартира двенадцать.
Данилов вынул из ящика стола пистолет, сунул его в кобуру на ремне, поднял трубку телефона:
– Никитин, кто на месте?
– Самохин, Ковалев, Сергеев.
– Все в машину!
– Вышли, Ваня? – спросил Свиридов.
– В цвет, Леша, в цвет. Ты с нами?
– Конечно. Люди мои нужны?
– Да ты один целого взвода стоишь.
У входа стояли «газик» и «эмка». Оперативники теснились у машины.
– По коням, – скомандовал Данилов, – Грохольский, три.
Быков вел машину переулками и никому, кроме него, не ведомыми дворами. Данилов, хорошо знавший все городские закоулки, поражался тому, как Быков находит немыслимо короткие маршруты. Вот и сейчас машина, петляя, подпрыгивая на ухабах, распугивая кошек, оставляла за собой дворы, арки, проезды.
Удивительный город Москва. Его невозможно познать. Сколько ни ходи по нему, всегда найдешь прелестное неизвестное тебе место. В нем перепутались времена и стили. В заросших тополями и лопухом проходняках можно найти античные колонны, генуэзские арки, испанские балконы, повисшие над зеленью двора. Именно в этом смешении времен и стилей и есть великая московская красота. Она теплее, добрее построенного по ранжиру Петербурга.
Наконец машину перестало трясти, и они выехали на Мещанскую, переехали ее и влетели в Грохольский. Дом номер 3, шестиэтажный, старой постройки, с эркерами, с окнами, плотно закрытыми светомаскировкой, казался нежилым.
– Кто-нибудь, найдите дворника, – приказал Данилов.
Через несколько минут Никитин привел заспанную бабку в надетой поверх белья черной железнодорожной шинели.
– Вы дворник?
– Я
