Ваня. Может. К другой жизни наш лучший опер прислонился.
Данилов вышел из кабинета начальника в некоем смятении чувств. Поведение Муравьева никак не укладывалось в то представление о нем, которое сформировалось за четыре года весьма нелегкой работы.
Данилов думал об этом, шагая по темноватому коридору, обклеенному плакатами, призывавшими записываться добровольцами, экономить электроэнергию, сдавать средства в Фонд обороны.
У дверей своего кабинета он увидел Муравьева. Игорь шел ему навстречу.
– Здравствуйте, Иван Александрович, – улыбнулся Муравьев.
– Здравствуй, Игорь.
– Я, Иван Александрович, вчера занялся Греком, а тут тесть позвонил, сказал, что матери плохо. Вас не было, я и поехал…
– Что с мамой? – забеспокоился Данилов.
– Сердце.
– Она где?
– В больницу отвезли, – печально ответил Муравьев.
Он почти не кривил душой, мать действительно забрали в больницу с сердечным приступом три дня назад.
– Ты у нее будешь? – поинтересовался Данилов.
– Конечно.
– От меня привет. Что с Греком?
– Пока глухо. На квартире своей не появлялся. Ленка Фадина, любовница его, в тюрьме, но соседка говорила, что неделю назад человек, похожий на Грека, появлялся. Отрабатываем контакты.
– Давай, Игорь. Нажимай. Пусть агентура побегает. Грека нужно взять как можно скорее. Он еще одного человека убил. Сегодня ночью я буду проводить городское мероприятие по всем картежным притонам. Ты не участвуешь, работаешь по Греку.
Он ехал в райотдел, на территории которого находился цех Стукалина. У местных оперов там были достаточно твердые агентурные позиции, поэтому Сергей рассчитывал почерпнуть нечто интересное о шикарном кавалере Сергее Семеновиче Стукалине.
В кабинете замначальника розыска было прохладно и сумрачно. Окна выходили во двор, заросший деревьями. Замначальника Толя Агафонов раньше работал в МУРе, в отделе по квартирным кражам. Его перевели в район на повышение, а главное, «на земле» ему обещали улучшить жилищные условия.
Формулировка эта, предельно казенная, выдуманная в глубинах безграмотного чиновничьего аппарата, постоянно возникала на любом совещании.
Агафонов поил Белова американским сгущенным кофе и угощал забытыми бубликами.
Толя аккуратно разрезал бублик, мазал его лярдом и протягивал Сергею.
– Ты ешь, Белов. Вы там в управлении оголодали совсем. У нас, «на земле», кое-какие возможности есть.
Он с радостью смотрел, с каким аппетитом уписывает угощение Белов.
– Ты, Сережа, – продолжал Агафонов, – переходи к нам. Чего тебе по всему городу бегать. Район у нас покойный, пролетарский, местное ворье на своих улицах не ворует.
– Спасибо, Толя, – Сергей поставил стакан, – не отпустит меня Данилов, война закончится, я вообще из милиции уйду.
