один стоящий кадр.
– Чёрное и белое, что ли? – догадалась она.
– Ага. Где Марсель держит твою руку, почти как на картине.
– Этот снимок стоил того хотя бы потому, что после него вы с ним наконец-то угомонились и легли спать. Иначе никак не хотели.
– Из этого может получиться что-то хорошее. Только надо в студии со светом поработать. Даже можно серию сделать. И так её назвать: «Чёрное и белое». Что ты думаешь?
– Я рада, что тебе опять стали приходить идеи. Чёрное и белое, что-то интересное в этом есть. Только кто будет белой моделью? Я, что ли?
– А ты не хочешь?
– Вообще-то не очень, но если тебе надо, то ладно.
На удивление самому себе я по-настоящему воодушевился.
– Давай попробуем завтра, пока Марсель не уехал?
– Ну, давай, – с сонным умиротворением согласилась она.
На следующий день я встал пораньше и приготовил студию. У меня дом небольшой – внизу кухня и спальня, а наверху – в холодной мансарде – две комнаты: одна была занята под мастерскую, другая – под фотостудию.
Я туда не поднимался уже несколько месяцев – с тех самых пор, как немощь задавила меня совершенно. А какой смысл что-то делать, если тошно и ничего не хочется. Теперь же у меня вдруг появилось желание работать, и я не мог – просто не имел права – его упускать.
Полдня мы занимались постановкой вот того единственного кадра – чтоб получилось, как на картине «Чёрное и белое». Марсель брал Марину за руку, а я фотографировал – то так, то эдак. В итоге что-то похожее вроде бы получилось. Другие полдня экспериментировали – с жестами, позами, всегда в контакте, и всякий раз, как Марсель прикасался к Марине, во мне оживало вчерашнее непонятное потрясение, когда я заметил, что она смотрит на его член. Но это наоборот – ещё больше вдохновляло меня.
Несколько снимков вышли неплохими. Его рука на её обнажённом плече. Её рука на его груди. Их крепко сцепленные руки – палец к пальцу. И ещё ступни ног, обращённые друг к другу. Последний, пожалуй, лучший из всех, в нём была какая-то живая история, а не просто поза. Но всё равно меня это не удовлетворяло, этого явно не доставало ни для чего – чувствовалась во всём незавершённость, творческая неполнота и слабость.
Вечером я хотел продолжить, но они устали. К тому же и холодно в мансарде, у меня-то запал и даже жарко стало от работы, а им налегке да ещё босиком пришлось терпеть мои эксперименты. Но я не смирился, я не хотел оставлять это вот так – недосказанно, как начатую и брошенную картину, как невыраженную идею, как упущенный шанс сделать что-то – сам не знаю что. Во мне была неутолённая жажда это «что-то» довести до конца.
И как всегда в таких случаях – если тебе что-то очень надо, то весь мир словно бы начинает действовать тебе наперекор. Закон подлости.
Марсель, до того послушный и на всё согласный, вдруг засобирался и никак не желал остаться ещё хотя бы на день.
– Я не могу, мне надо ехать, – упрямо твердил он.
– Но
