папку, вообще был слишком четок, слишком собран. Он всегда был таким – еще на первом курсе подавлял нас этой нечеловеческой быстротой реакции; он и выглядел тогда так же – этот прямой нос, длинный, одной линией, начинающийся сразу от лба и украшенный неизменно квадратными очками.
С того самого первого курса он стал вообще-то Юриком (сейчас, с появлением бобруйского диалекта, он Иурег), точнее – Бедным Юриком, а если совсем точно и полностью – то называть его следует Бедный Юрик, Я Знал Его.
– Пьяные креветки – ты когда их ел в последний раз? – прикрыв глаза, осведомился Бедный Юрик.
– Да чуть ли не в прошлом году. На банкете в Шанхае, – вспомнил я.
– Да, – резко кивнул Юрик. – Вывеску видишь? Здесь как в Шанхае не будет, дорогой сэр.
На вывеске из гнутых неоновых трубок значилось название ресторана – «Хакка». Здесь, в Южных морях, хакка – не просто странность китайской цивилизации, а очень значительный полноправный народ, начавший в незапамятные века свой путь с севера Китая на юг, а потом и дальше, сюда, в Малайзию и Сингапур. Народ, собравший по пути клочья диалектов, рецептов самой разной кухни – и научившийся быть жестким, сильным и живучим.
– Джимми, пожалуйста, ведерко со льдом, – махнул рукой Юрик. – Как всегда, да?
«Как всегда» означало, что принесенную с собой бутылку можно будет пить без ресторанного штрафа – по стоимости подчас стопроцентного, зато за особого размера чаевые в узкую сухую ладошку не очень трезвого Джимми.
– Так какая история, и что в ней жестокого? Не говоря о том, что Машек много.
– Ты знаешь, какая Машка, – чуть лениво улыбнулся Юрик, и я увидел, что он начал наконец приходить в себя. – Став относительно приличным человеком на государственной службе, не хочу повторять ее кличку лишний раз. Машка Самсонова, конечно.
– Ах, эта Машка, – сказал я удивленно.
Ничего такого, мешавшего мне повторить ее кличку, лично я не находил. Кличка была – Задница, или более короткие синонимы таковой. Появилась кличка на втором курсе, на первом была – «И Другая Мария», но употреблять ее народ быстро перестал, решив, что «опять перебор». Первый из переборов представлял собой песню «прибежали в избу дети, второпях зовут отца, тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца» на мотив Yellow Submarine, песню, спетую хором в деревне после того, как из местной речки вытащили тело упившегося тракториста. С синим лицом и торчавшими в стороны негнущимися руками. «Песня – это перебор», – сказали тогда протрезвевшие раньше прочих.
Машка Задница стала таковой после летней практики по итогам первого курса, когда нас, группу мирных учащихся, услали не меньше чем в Киргизию. Там нашу команду, изучавшую национальные особенности дунганского народа, поселили в пустовавшую летом школу, а Машка (которой дунганский народ был, по ее специализации, ни к чему) нагнала нас, прилетев в Киргизию и поселившись с нами – правда, не в пустом школьном классе, где мы спали рядами, а в учительской. И все из-за некоего красавца Сергея.
Далее легенда гласила, что часов в шесть утра некто неизвестный
