В Мурманск.
Маша, склонившись над столом, что-то прошептала Кате, – переводит, решил я.
– Правда? – сказала она. – Вы не шутите? Он действительно бывал в Мурманске?
– Да. И не один раз. Ему везло. Его корабль ни разу не подбили. Думаю, деду хотелось побывать в России и после войны. Однако в советские времена это было невозможно. Я знаю все это со слов отца – дедушка умер, когда я был маленьким.
– Нам это очень интересно, – сказала Катя. – Потому что мы как раз оттуда. Родились в Мурманске.
Подходит, чтобы принять у нас заказы, официант. Девушки просят принести им по шашлыку из осетрины. Я заказываю баранину, азербайджанские, начиненные сыром и травами, лепешки, рулетики из баклажанов с толченым грецким орехом внутри, гранатовый соус и полбутылки водки.
То, что мой дед побывал в их родном городе, показалось мне тогда многозначительным совпадением или своего рода ключом к чему-то важному. Я спросил, как оказалась там их семья. Я знал, что Мурманск был одним из закрытых военных городов, попасть в которые человек мог, лишь если у него имелась на то серьезная причина, – или если у кого-то еще имелась причина отправить его туда.
Маша посмотрела мне в глаза и постукала себя по плечу кончиками красных ногтей. Я понимал: мне следует сказать или сделать что-то в ответ, но не знал что. И, прождав несколько секунд, повторил ее жест. Девушки засмеялись: Маша откинув голову назад, Катя – издавая приглушенное, смущенное хихиканье из тех, что в школьные времена спасают человека от неприятностей, если смех нападает на него посреди урока.
– Нет, – сказала Маша. – Как они называются, эти штуки, которые носят военные?
– Эполеты? – подсказал я.
– Когда русские делают так, – пояснила она, снова постучав себя по плечу, – это означает, что речь идет о человеке, который служит в армии, или в полиции, или в чем-то вроде этого.
– Ваш отец?
– Да. Он был моряком. И его отец тоже. Как ваш дедушка.
– Верно, – подхватила Катя. – Наш дед служил в охране конвоев. Может быть, он даже был знаком с вашим.
– Может быть, – согласился я.
Мы улыбались друг дружке. Нервно поерзывали в креслах. Я посматривал на Машу, однако, встречаясь с ней взглядом, всякий раз отводил глаза в сторону – обычная для первого свидания игра в кошки-мышки. В запотевшем окне за спинами девушек едва-едва различались за рекой, которую уже вовсю сек дождь, пустые дорожки парка, Крымский мост, а за ним подсвеченный огромный, нелепый памятник Петру Великому, нависающий над рекой рядом с шоколадной фабрикой «Красный Октябрь».
Я задал девушкам несколько вопросов об их мурманском детстве. Конечно, там было трудно, сказала Маша. Мурманск – не Москва. Зато летом в нем светло круглые сутки, можно гулять среди ночи по лесу.
– И вот такое у нас тоже было! – сообщила Катя, указав на возвышающееся над парком Горького колесо обозрения. Она снова улыбнулась и показалась
