мокрым капюшоном лицу блуждала слабая улыбка.
– Тебе ведь нравятся мои разговоры?
– Я же только что сказал…
– Да, но ты бы промолчал, если бы действительно любил тишину.
– Поверь мне, я действительно люблю тишину, – заявил Ройс.
– Ну-ну.
– Что означает твое «ну-ну»?
Адриан уже откровенно ухмылялся:
– Долгие месяцы мы путешествовали вместе, и я один вел все разговоры. Ты никогда не присоединялся к ним, хотя некоторые были весьма неплохи. Ни разу не произнес ни слова – но теперь, стоило мне замолчать, как ты сразу принялся болтать языком.
– Один-единственный вопрос – не болтовня.
– Однако ты проявил интерес. Потрясающе!
Ройс тряхнул головой:
– Я просто подумал, что с тобой что-то не так. И, очевидно, не ошибся.
Адриан продолжал ухмыляться с излишне дружелюбным удовлетворением, словно завоевал очко в воображаемом состязании. Ройс натянул капюшон, чтобы не видеть спутника.
Стряхивая воду и звеня сбруей, лошади брели по грязи, к которой изредка примешивался щебень.
– Все льет и льет? – произнес Адриан.
– Заткнись.
– Жена фермера в Олмстеде говорила, что это самая сырая весна за десять лет.
– Я перережу тебе глотку во сне. Обещаю.
– Она подавала суп в кружках, потому что ее муженек с Джейкобом – это ее ленивый пьяница-деверь – разбили хорошие керамические миски.
Ройс пнул лошадь и затрусил вперед.
Ройс и Адриан вернулись на Кривую улицу в Нижнем квартале Медфорда. Весна заканчивалась; в других частях света розовые лепестки цветущих деревьев сменялись зеленой листвой, и теплый ветерок разносил ароматы земли, а фермеры торопились завершить посев. На Кривой улице дождь, ливший четыре дня подряд, превратил один из ее концов в грязный пруд. Как обычно, вода захлестнула открытую сливную канаву, проходившую за домами. Канава, которую вежливо называли Общим Делом, влилась в бурлящее озеро, распространяя запах человеческих и животных экскрементов.
Дождь не прекращался. Ройс, Гвен и Адриан стояли на дощатом крыльце Медфордского дома и глядели поверх мутного пруда на новую вывеску над дверью таверны. На кованой скобе висела красивая лакированная табличка, на ней был изображен алый цветок с вьющимся стеблем с одним острым шипом. Вокруг цветка тянулась изящная надпись: «РОЗА И ШИП».
Вывеска казалась неуместной на обшарпанном строении с просевшей крышей из разномастной дранки и старых досок. Но несмотря на внешний вид, таверна и пивная стали заметно лучше. Год назад заведению, известному как «Гадкая голова», не требовалась вывеска для неграмотных посетителей. Запачканные стены и заляпанные навозом окна говорили сами за себя. Получив таверну, Гвен избавилась от грязи и навоза, однако настоящие изменения произошли внутри. Новая вывеска стала первым шагом к улучшениям
