вдруг притворились Виктором Цоем.
Да куда же ты прешь, дятел? Пешеходный переход ведь совсем рядом… Заскрипели скользящие по сырому, прихваченному морозом асфальту летние покрышки «BMW». Толку в них… Разинув рот и выкатив глаза при виде летящего на него автомобиля, китаец застыл воином терракотовой армии. Но даже застыв, он неумолимо приближался к Жеке… Можно успеть крутануть руль влево, на вроде бы пустую встречку, но, чего доброго, перевернешься или еще похуже… Или попробовать… Или…
Глухой жестяной удар – и Жека укладывает узкоглазого растяпу на капот угнанной тачки.
Мама дорогая!
Сука!
Всё блядские монахи со своей кармой устроили.
4. 3D
Угрем его звали еще со школы. Был у него талант. Не к учебе, конечно, а к тому, чтобы набедокурить, напакостить, нахулиганить – и выйти сухим из воды. Проскользнуть мимо, казалось бы, уже гарантированных неприятностей. «Ты, Красавцев, я смотрю, скользкий как угорь», – высказался как-то при всем классе историк Наполеон. Класс грохнул от смеха. Наполеон неодобрительно покачал головой, а к нему, до тех пор носившему прозвище Красава, так и прилип Угорь.
Нельзя сказать, что кличка обрадовала, но Угрем быть все же лучше, чем Падлой или Говяжим, как звали его одноклассников. Окончив школу, он надеялся, что с прозвищем покончено, но раз за разом кличка регулярно всплывала в компаниях, вызывая у новых знакомых смех, шуточки про суши с копченым угрем и надоевший вопрос «А почему?..» Со временем он научился правильно отвечать на него. «Просто у меня кое-что размером с угря, – говорил он возникшим на горизонте новым подругам, подмигивал и деланно смущался. – Ну, ты понимаешь…» Запускал в их мозги троян. Некоторые девушки велись, ненадолго улучшая качество его жизни. В этом был весь он – извернуться, чтобы извлечь выгоду из сомнительных обстоятельств. И плевать, кто и как там тебя называет.
Вот и сейчас, когда заведующий хирургическим отделением, натолкнувшись на него в людном коридоре и отведя в сторону от никогда не иссякающего потока пациентов, выговаривал, невежливо тыча ему пальцем в грудь, Угорь кивал и подыскивал вескую причину для оправдания.
– Если все так будут относиться к своим обязанностям, Красавцев, что у нас тут будет, как думаешь?
Угорь повел плечами, словно хотел ими пожать, но вовремя счел этот жест неуместным и кое-как успел сгладить моторику проштрафившегося человека. Он опустил глаза к полу, затем снова поднял их на собеседника. Посмотрел в открытый рот заведующего. Во рту была чернота, и чернота эта расширялась.
– Так что молчишь?
Что тебе сказать? Что ты хочешь услышать? Что ты один у нас правильный? Не берешь с больных денег? Не садишься по пятницам за руль в нетрезвом виде? Не мутишь с той новой молоденькой медсестренкой с кардиологии?.. Вот оно. Попробуем…
– Глеб Глебович, – как бы нерешительно проговорил он. –
