раз говорил нам о том, что тело не имеет ничего общего с душой ни до, ни после смерти. Всего лишь оболочка. Но, е-мое, я привыкла к твоей оболочке, мне чертовски не хватает именно твоей оболочки. А что там внутри у человека, знает только патологоанатом. В моей памяти нет воспоминаний о мифической душе. Там есть только ты, Лео, – твой голос, плащ, смех, сильные плечи, которые могут тащить на себе меня и брата одновременно. А какой-то там души, тонкой и прозрачной, в памяти у меня нет совсем. А вот у Мамзели в памяти дырка от бублика. Она же мотылек, бабочка-однодневка. Но ведь так не бывает, чтобы сразу все забыть. Это просто мерзко с ее стороны!
– Элоиза, детка, я очень прошу тебя, убери фото Лео. – Мамзель сидит на краю моей кровати и вытирает глаза краешком рукава.
– С какого фига? Мы скучаем по Лео. Если тебе наплевать на него, просто не заходи в мою комнату и все.
– Почему ты такая грубая? Ты совсем не думаешь о брате. Ему не надо видеть эти фото. Наш психолог советует отвлечь его от темы смерти, все это плохо на него действует.
Кошелка-психолог Мария Ивановна приходит к нам теперь каждую неделю. Когда она якобы занимается с братом, меня в комнату не пускают. Наверное, боятся, что я начищу ей рожу. Она заставляет его рисовать всякие рисунки, а потом долго охает, как сильно мы запустили ситуацию, мальчика надо срочно лечить. Почему они все считают, что горе – это такая болезнь, которую надо срочно лечить? Любые эмоции, мешающие взрослым, надо срочно вырезать, как аппендицит. Ярость, безумное веселье, ненависть, истерика – все это они считают болезнями и впихивают в нас таблетки или уколы только за то, что мы еще живы. Короче, эта швабра первая внушила предкам мысль о спецшколе для брата. Самое ужасное в психологах – это многоликость. Я прямо с ходу вижу несколько ее дежурных масок на морде, и от этого мне становится худо, будто я ночью на кладбище встретила живого мертвеца. Короче, я неделю не выходила из комнаты. Мамзель ко мне больше не совалась, только брателло иногда приносил что-нибудь поесть. За дверью слышно было, как бушует дядя Лось: «Марина, ты ее балуешь. Жрать захочет, выскочит как миленькая!» Но мне не хотелось жрать. Мне вообще ничего не хотелось. Я тупо лежала на кровати и смотрела в потолок.
И вдруг эта Нежить-психолог заходит ко мне в комнату, трогает фотографии Лео, цокает языком, охает и приторным голосом произносит:
– Ты была очень к нему привязана, Элоиза?
Она порывалась присесть ко мне на кровать, но я демонстративно растеклась по всей плоскости матраса, и ей пришлось сесть на стул, при этом делая вид, что она всю жизнь только так и общается с клиентами. Сама непосредственность. Ага.
– Послушай, Элоиза. Я тут ради тебя и твоего брата. Родители думают, что тебе нужна помощь. Что ты слишком много злишься. Тебе так не кажется?
– Я не злюсь. Это самое глупое, что можно делать. Я действую.
– Как это?
– Хожу в тир. Тренируюсь.
– Зачем, если не секрет?
– Хочу
