style="font-size:15px;"> На этот раз все обернулось еще хуже. Дети по-прежнему безмолвствовали, только обернулись все как один к инспектрисе, словно призывая ее в свидетели: «Вы слышали, мадам? Наш учитель не знает таблицу умножения. Что вы с ним сделаете?»
Тогда Путифар совершил непоправимое: он сделал вид, будто просто оговорился по рассеянности, и сделал новую попытку:
– То есть, простите, я хотел сказать – девяносто четыре…
Пот градом катился по его вискам. Инспектриса не сводила с него удивленного взгляда своих прекрасных зеленых глаз. Он почувствовал, что вот-вот упадет в обморок.
– Что-то… что-то жарко, правда? – пролепетал он. – Такая духота… Я сейчас…
И устремился к окну, чтобы его открыть.
А надо сказать, что под этим самым окном сидела за первой партой хрупкая, чувствительная, болезненная и добродетельная Катрин Шосс. Старшая дочь в небогатой многодетной семье, эта девочка, не жалея сил, ухаживала за шестью братишками и сестренками. Хоть Катрин часто пропускала уроки по болезни или из-за переутомления, она тем не менее была в классе первой ученицей, особенно по французскому, в котором ей не было равных. В любой ситуации она была неизменно безукоризненно вежливой, чуткой к окружающим, а главное, уважала и любила своего учителя. Тот, не привыкший к подобному отношению, проникся чем-то вроде приязни к этой тихой бледненькой девочке. Итак, он ринулся к окну. И вот что, увы, произошло:
Робер Путифар (метр девяносто шесть и сто двадцать восемь килограммов) распахнул окно с такой силой, что острый угол рамы врезался в надбровье маленькой Катрин Шосс (метр двадцать два и двадцать семь килограммов), пропоров борозду длиной в добрых пять сантиметров. Она испустила душераздирающий крик, и все лицо ее залилось кровью.
– О черт! – вырвалось у Путифара.
Дальше ситуация окончательно вышла из-под контроля. Половина класса выбежала в коридор звать на помощь. Другая половина столпилась вокруг несчастной Катрин, как группа поддержки. А та, вся в крови и в слезах, так и сидела на своем месте, жалобно стеная. Очки у нее разбились.
– Успокойтесь! Успокойтесь! – взывал Путифар, но никто его не слушал.
Соседка Катрин по парте, маленькая Брижит Лавандье, медленно осела на пол.
– Месье! Месье! Брижит в обмороке! – закричали дети.
Путифар склонился над девочкой, побелевшей как полотно, и стал хлопать ее по щекам. Поскольку она не приходила в себя, он хлопнул посильнее. Но более срочных мер требовало другое: Катрин Шосс истекала кровью, заливая свою безукоризненную тетрадь по математике.
Среди всеобщего смятения Путифара каким-то чудом осенила здравая мысль: надо звонить доктору, и как можно скорее! Он ринулся кратчайшей дорогой к телефону, сшибая столы и стулья. Увы, спеша схватить трубку, он с такой силой заехал своей непомерно длинной ручищей по аквариуму, что тот опрокинулся. Во все стороны разлетелось битое стекло, а на пол выплеснулось двести
