и думать об этом не могу! Наш командир, благородный Лиудерис, – человек железных правил. Если мои люди развяжут языки, он меня в порошок сотрет! Конечно, я ценю твой скромный дар и при случае постараюсь замолвить за тебя словечко…
Пэдуэй промолчал, но твердо решил, что прежде рак на горе свистнет, чем он когда-нибудь замолвит словечко за этого офицера.
Глава 8
Лиудерис разгладил белоснежные бакенбарды и мрачно произнес:
– Я жестоко разочарован, Мартинус. Трудно представить, что арианин способен опуститься до козней на стороне прогречески настроенных итальянцев и способствовать тому, чтобы в Италию ворвались орды фанатиков-ортодоксов!
– Кто придумал такую чушь? – спросил Пэдуэй скорее с раздражением, чем с опаской.
– Сам… э-э, благородный Теодегискель. Он сказал, что пришел к тебе в гости, и там ты не только нанес ему оскорбление, но и нагло хвалился своими связями со сторонниками Империи. Товарищи Теодегискеля подтвердили его слова. Оказывается, ты строишь планы предательской сдачи Рима врагу и поспешно готовишься вывезти свое имущество.
– О боже! – воскликнул Пэдуэй. – Неужели я похож на полного идиота? Если бы я строил коварные планы, разве стал бы я об этом повсюду трепаться?!
Лиудерис пожал плечами:
– Не знаю, не мое дело. Я просто выполняю приказ – держать тебя до допроса под арестом. Уведи его, Зигфрид.
При слове «допрос» Пэдуэй содрогнулся. Если честный простак Лиудерис вобьет себе что-нибудь в голову, вряд ли его легко удастся разубедить.
Готы устроили тюрьму, или, точнее, лагерь для содержания арестованных, в северной части города, между Тибром и Фламиниевой дорогой. С двух сторон лагерь был обнесен наспех сделанной оградой, а с двух других – аврелианской стеной. В тюрьме уже находились несколько римских патрициев, подозреваемых в заговоре. Вдоль стены и ограды стояла стража, а на противоположном берегу Тибра – специальный пост на случай, если пленнику удастся преодолеть стену и вплавь перебраться через реку.
Три дня Пэдуэй не находил себе места – не давали покоя думы. Когда он уставал от хождения из одного конца лагеря в другой, то садился. Когда уставал сидеть – принимался расхаживать…
Какая вопиющая глупость – возомнить, что дела здесь можно вести с такой же легкостью, как в Чикаго! Совсем другой мир – жестокий, грубый. Надо принимать это в расчет, не то мигом пропадешь. Даже тертые интриганы-политики и прожженные бандиты в военной форме зачастую плохо кончают. Каково же приходится тихому и покладистому человеку? В самом деле, вот он старался ни во что не лезть – и в итоге вляпался в дикую ситуацию из-за какой-то подзорной трубы! С таким же успехом можно было вовсю пускаться в авантюры… Ну ладно, если ему суждено отсюда выбраться, то он им еще покажет!
Четвертый день тоже не принес Пэдуэю успокоения. Охрана казалась чем-то взбудораженной. Он пытался расспросить солдат и понял из их нелюбезных
