Чего ты орёшь? Ну чего ты орёшь?!
– Отдайте! Отдайте!
Дежурная со злостью щёлкнула щеколдой и, спотыкаясь, выгнала девочку на балкон. Та поскользнулась на ледяной луже, в которую вмёрз старый сломанный веник, растянулась на кафеле и заревела ещё громче.
– Ну заткнись ты наконец!
– Отдайте!
Дежурная хлопнула дверью и снова задвинула щеколду. Крик, приглушённый двойной рамой, стих, но безымянка не собиралась сдаваться. Поднявшись, она принялась колотить по рамам и стеклу. Стекло пошло трещинами.
– Ах ты дрянь!
…После укола успокоительного девочка уснула. Глядя на съёжившуюся в кровати безымянку, директриса детприёмника бросила раздражённой, измотанной дежурной:
– Поставьте её первой в очередь. Мы тут все с ней свихнёмся. Пусть заберут в семью побыстрее.
– А что делать с её материалами?
Директриса осторожно, двумя пальцами подняла с тумбочки потрёпанную погремушку. Та сухо затрещала пластмассовыми шариками, искусанными десятками крошечных зубов.
– И как это она умудрилась не забыть это после обнуления?.. – склочно пробормотала дежурная.
– У некоторых детей случается. Обнуления действуют плохо. Генетика, – хмыкнула директриса. – Вы посмотрите, какой у неё взгляд осмысленный. И характер вполне сформирован. У нормальных нулёвок такого не бывает, тем более у тех, кому ещё даже имени не дали. Ладно, Ираида Семёновна, идите, поспите. И напишите в отдел попечения, пусть подбирают семью срочно! Если повезёт, к обеду от неё избавимся.
Дежурная кивнула. Директриса поджала губы:
– Хуже, если это в ней сохранится. Всю жизнь будет мучиться. Остатки прежних личностей наслаиваются, копятся, противоречат друг другу… Ничего хорошего.
***
В дверь настырно, пронзительно позвонили. Вздрогнув, Яна подхватила рюкзак и, уже не выбирая, смахнула со стола всё, что там было: синюю ручку в прозрачном корпусе, обгрызенный колпачок, черновики по алгебре, жвачку, гигиеническую помаду…
Когда она подбежала к узкому голому окну, мать уже здоровалась с рейдовиками – из прихожей доносились голоса, топот и шорох брезента. В громадных баулах рейдовиков пропадало всё: блокноты, фотографии, исписанные салфетки. Как-то Яна решила сохранить упаковку от таблеток – тёмно-зелёная прозрачная пачка переливалась на свету и приятно пахла мятой, – но во время очередного рейда изъяли и её.
– Почему? По какому праву? – резко, горячо, зло отчеканивала она, словно раздавала пощёчины. Мать, загоняя Яну в соседнюю комнату, мелко кивала и стелилась перед рейдовиками, Ира ревела, цепляясь за её рукав, а мужчины в форме бесстрастно застёгивали брезентовые сумки и уходили из квартиры, чтобы вернуться через месяц и забрать новые накопившиеся материалы.
…Сидя на полу в комнате матери, Яна долго не могла унять бессильную злобу – сначала плакала, потом молча, невидящими, опухшими глазами пялилась на осколки
