операционными днями. Работа, то есть операции на органах брюшной полости, грыжесечения и удаления варикозных вен, велись на всех четырёх столах, иногда в две смены, иной раз затягиваясь до глубокого вечера.
Ургентные операции делались круглосуточно.
Одев бахилы и маски, Антон с Ниной вкатили Леонтьеву в зал, где на двух столах уже лежали больные, вокруг которых суетился анестезиологический и хирургический персонал и студенты. Подъехали к третьему, возле которого уже скучали анестезиолог с анестезисткой, переложили больную. Укол промедола уже «дал по шарам» Марине Владимировне. Толстушка умостилась на маленьком для неё столе довольно спокойно, тайком поцеловала крестик, отдала обе руки анестезиологу, и предоставила судьбу создателю.
После этого сестра с пустой каталкой удалилась, а Антон остался.
Установив стол в необходимое положение и прификсировав на всякий случай оперируемую, он отправился «мыться», то есть хорошенько драить руки щётками с мылом под струёй воды, затем держать их три минуты в обеззараживающем растворе.
Появившись снова с блестящими, мокрыми от хлоргексидина руками, воздетыми кверху, блестящими глазами и очень суровым, взрослым лицом, почти закрытым марлевой маской, Булгаков принял от операционной медсестры стерильную салфетку, тщательно вытер руки и начал облачаться в стерильный халат. Анестезиолог уже заинтубировал больную и подключил к аппарату искусственной вентиляции.
К столу стянулись несколько студентов- пятикурсников, с ними был и Ваня Агеев, так и не нашедший себе сегодня применения. Они собирались присутствовать на операции. Первый ассистент не обратил на них никакого внимания, спросил у анестезиолога разрешения «мазаться». Тот кивнул. Антон взял у медсестры корнцанг с зажатой в нём стерильной салфеткой, вымоченной антисептиком, и начал широко обрабатывать белый, гладкий, слегка колышущийся женский живот.
На соседнем столе уже приступили к операции доктор Пашков и его ассистент доктор Корниенко. Они оперировали варикозные вены на ногах женщины. Операция считалась несложной, и «вены» обычно подавались во вторую очередь. Но бывали и исключения. Больная была очень хорошей знакомой обоих врачей и работала где-то в торговле.
Из предоперационной раздался громкий характерный говор Гаприндашвили. Не говорить он не мог, и, где бы Гиви Георгиевич не появлялся, его было сначала слышно, потом видно. Так и здесь, помывшись и что-то выговорив старшей медсестре оперблока (Гаприндашвили по совместительству выполнял обязанности зав. оперблоком. Обязанностей было очень много, эта «служба» требовало неусыпного наблюдения, но он справлялся. За оперблок ему отдельно не платили, и должность была, так сказать, почётной, но дармовой), пошутив с моющимися в соседнем тазике хирургами, что-то «сэксуальное» сказав молоденькой, только устроившейся на работу медсестричке, гавкнув как следует на каких-то студентов, нарушавших
