точно в таз, и он ещё раз усмехнулся. –А в нашем деле…– он сделал ещё шаг к столу.
Булгаков и медсестра одновременно вскрикнули.
–Пётр Егорович! Оденьте сначала стерильный халат! – подала голос медсестра.– Ну вот, расстерилизовали «поле»! И я вас уже просила салфетки в таз не бросать, их нужно на окно складывать. Обрабатывайтесь по новой, – и она заменила Булгакову инструмент.
Пробормотав что-то презрительное, клинический ординатор отошёл от стола и начал одевать халат. Уши его заметно покраснели. Справившись с халатом и перчатками, он снова повернулся к медсестре.
–Давайте простыни, обкладываться будем, – отрывисто приказал он и снова приблизился к столу. – В наркозе? – спросил он анестезиолога. – Хорошо. А ты иди на ту сторону, – приказал он Булгакову. – Выгляни- там Ломоносов ещё не подошёл, – велел он санитарке.
–На ту сторону иди,– повторил он, увидев, что студент не тронулся с места.
–Там встанет второй ассистент…
–А ты, бл…, который? – усмехнулся Горевалов, принимая от медсестры стерильную простынь. –Давай, дуй, не мешайся тут.
Горевалов сделал широкий жест, намереваясь одним движением раскрыть простынь, перекинуть один конец через дугу анестезиологу, другим накрыть больную, но не рассчитал и задел краем за низ стола.
–Пётр Егорович! – снова тоскливо вскрикнула медсестра.– Опять расстерилизовали! Я ведь только две простыни закладывала и четыре пелёнки. Где я вам новую возьму? У меня больше стерильных биксов нету!
Горевалов скомкал простынь, поискал, куда бросить, не нашёл и совсем разозлился.
–Это из-за него всё! – указал он на Антона. – Встал тут пнём! Тебе что сказано?
Мало-помалу на их стол стали поглядывать с соседних. Несколько студентов из булгаковской группы специально подошли поближе, точно собираясь оказать ему поддержку. Пятикурсники зашептались, девушки запрыскали в кулачки. Конфликты в операционной гораздо интереснее конфликтов в общественных местах…
Пётр Горевалов был старше Антона Булгакова на год-два, но, во-первых, уже имел диплом и штатно числился в клинике, во-вторых, выглядел намного внушительнее. От его фигуры, уже начавшей грузнеть и полнеть, исходило ощущение настоящей мужской силы, между тем как Булгаков, сгоняемый сейчас с левой стороны стола, выглядел всего лишь отмалчивающимся юношей. Он переступил с ноги на ногу и взял у сестры ещё одну салфетку с антисептиком.
–Ломоносов скажет, я перейду, – глухо ответил он.
–Я тебе говорю, – задушевно ответил клинический ординатор. – Ты из чьей группы? Как твоя фамилия?
–Так, чего шумим, молодёжь? – у стола оказался мытый Ломоносов, в коротковатом ему бельишке, подхватил у сестры салфетку и начал вытирать палец за пальцем. – Уложил хорошо, Антон, молодец, и про валик не забыл. Ну, чего сцепились? Стелитесь, стелитесь, сейчас начнём. Антон! Пётр!
Пока Горевалов стоял с расстерилизованной простынёй,
