чуть в стороне, и беседовали, так сказать, приватно. Неизвестно, что плохого видел Антон в этом, но его усмешка не оставляла сомнений в том, что он видит парочку насквозь.
– А что? Запросто! Хиругия, Агеев – это конкуренция. Я себе сэнсея нашёл? И ты ищи. Думаешь, Ломоносов меня за красивые глаза на свои операции берёт? Я в клинике работаю с четвёртого курса! Знаешь, сколько мне пришлось ему глаза помозолить? А ты хочешь раз- раз, и к столу.
Студенты замолчали. Обе группы субординаторов шумели всё оживлённее. Отсутствие преподавателя мгновенно деморализует учащуюся массу. Самые «активные» уже рассматривали вопрос о совместном уходе с занятия и коллективном походе в кино на «Покаяние» – этот фильм, запрещённый фильм, только-только завезли в город, и он шёл в одном кинотеатре – «Космос», на самой окраине. Если Самарцев и будет потом «возбухать», посещение кинотеатра можно выдать за «культурное мероприятие» и получить его санкцию задним числом.
Доцент опаздывал уже на пятнадцать минут. Не принимали участия во всё более предполагаемом проекте только Надя с Серёжей Говоровым. Они уже обменялись общими новостями о том, кто где и как учится, куда собирается распределяться. Дальше неизбежно следовал разговор о личном. Оба испытывали трудности начать его. Говоров собирался жениться на Аньке Зайченко, девчонке из терапевтической группы. Свадьба была намечена на середину ноября. Надя замуж пока не собиралась. Хотя почти все её ближайшие подруги уже сделали этот шаг. И вообще, с самого сентября у неё никого не было. В последнее время из-за очень насыщенного графика занятий совсем не оставалось времени для личной жизни. Озвучить всё это было трудно, поэтому и юноша, и девушка уже минуты три сидели рядом и молчали.
Антон с Ваней тоже молчали. Студенческие времена взаимовыручки, времена, когда можно было «скатывать» друг у друга конспекты по общественным наукам, слушать подсказки на зачётах и братски делиться «шпорами», времена, когда просто нельзя было отказать товарищу, те времена, кажется, прошли или проходили. Не за горами была взрослая жизнь.
Булгаков посмотрел на часы, встревожился.
–Кстати, а где Сам? Его уже двадцать минут нет. А мне больную сейчас подавать…
Агеев кисло вздохнул, подпёр голову рукой, взъерошил волосы.
Ему очень хотелось оперировать.
-7-
«Вообще-то работал я над рацпредложением не ради денег, зарплата у меня достаточная. Но если предложение признано полезным и за него положено вознаграждение, то почему нельзя его получить? Что, скажите, в этом безнравственного? Однако, порой приходится слышать- где же ваш стыд? Мы, дескать, сберегаем фонд заработной платы, потому и не выплачиваем лишнего! Человек попадает в неудобное положение: он вынужден выслушивать упрёки в том, что он работал… за деньги. Но ведь за деньги стыдно бездельничать, а не работать…»
(Советская пресса, октябрь 1986)
Аркадий Маркович и сам страдал от того, что задерживался. Для студентов он
