стены своего трейлера, так что же мне еще оставалось делать? К тому же я изрядно поиздержалась и нуждалась в средствах на жизнь. В общем, когда малыш окончательно отказался уходить, я решила посетить Лукачикай. Но теперь начинаю жалеть об этом. За месяцы добровольного заточения я успела забыть, как сильно ненавижу толпу. И как толпа ненавидит меня.
Дядя горестно разводит руками. Мольба в его взгляде красноречивее всяких слов.
– Я подумал… если вы увидите всё своими глазами…
О да, я вижу всё. В том числе и то, что Бегеи о чем-то умалчивают. Возможно, они не хотят платить нормальную цену только потому, что я женщина.
Возможно, потому, что я – не Он.
– Какая чушь! – громко говорит брат, и от его слов по залу проносится нервное хихиканье. – Что она может сделать такого, на что не способны мы? – Он жестом обводит кучку своих друзей, жмущихся к стене. – Силы клана? Но она даже не говорит нам, к каким кланам принадлежит. Она – ученица Нейзгани?[5] Но это только с ее же слов.
При упоминании имени Нейзгани биение моего сердца учащается, к горлу подкатывает комок. Но я заставляю себя проглотить знакомую боль от того, что меня бросили. Тихий отголосок былых желаний. Я не имею никакого отношения к Нейзгани уже давным-давно.
– Не только с ее слов, – возражает дядя. – Так все говорят.
– Все? Но все говорят, что она ненормальная. Что не следует обычаям навахо. Об этом говорят абсолютно все – кого ни спроси.
По толпе разносится ропот. Не сомневаюсь, что они обсуждают мои сомнительные моральные качества. Но дядя заставляет их умолкнуть одним взмахом руки.
– Она единственная, кто пришел. Что вы хотите? Чтобы я отослал ее обратно? Чтобы оставил твою сестру на ночь с той тварью, которая ее унесла?
– Пошли меня! – крикнул мальчик.
– Нет! В горах нельзя находиться ночью. Чудовища…
Глаза его быстро оглядывают меня – ту, которую он готов послать в горы ночью. Но на лице его нет ничего похожего на чувство неловкости. В конце концов, он платит мне за риск – хотя и довольно скупо. Но племянник – совсем другое дело. Он родственник.
– Мы уже потеряли одного, – поясняет он ослабевшим голосом.
На мгновение кажется, что мальчик готов бросить дяде вызов, но мать смотрит на него так красноречиво, что он опускает плечи. Он громко выдыхает и откидывается на спинку стула.
– Я бы не испугался, – бормочет он, просто чтобы оставить за собой последнее слово.
Но все понимают, что это неправда. Несмотря на армейские обноски, в которые он одет, мальчик сдался достаточно быстро. Я оглядываю подростков у стены. Они притихли и смотрят куда угодно, но только не на своего друга. Пожалуй, я сильно переоценила его возраст.
Затем я бросаю демонстративный взгляд на закопченное окно, за которым быстро садится солнце. Если бы у меня были часы, я бы сделала вид, что смотрю на них.
– Кажется,
Убийца (
