ГОД.
Имен им не давали. Не успев родиться…
Пусть Небо позаботится о них.
Старик уперся в имя деда моего,
Затем и в имя мальчика, который звался Сэм.
Я задаюсь вопросом: скорблю ли я? Пожалуй, да.
Идем на поиски участка, но лишь находим пустошь.
Нет камня, чтобы положить цветы костям детей
иль взрослых.
Они моих родных препоручили на попечение
ветрам, и дождям,
И одуванчикам.
Неужто те, кто не поставил им тесаного камня,
Настолько не любили их? Во сколько
это обошлось бы?
Неважно даже, если они их навещали,
Чтоб для очистки совести
Бесстыдно слезы лить.
И вот я преклонил колени весенним днем,
Что обернулся осенью,
И вдруг, не старый и большой,
А маленький и юный,
Я руку протянул, чтобы
Они знали – я здесь
И очень их люблю.
Я надломил цветок и стеблем имена и даты
начертал
Усопших, наконец обретших имена и даты.
Темнело. Я за ворота выбежал и, обернувшись,
о Боже!..
На дальней заброшенной лужайке еще виднелся
оставленный мной знак,
Озаряющий их сумрак, словно омраченный
весенний день,
Их имена во прахе, а даты жизни заросли травою,
И стерли проплывающие тучи.
Их надгробие – мой яркий дар,
Сияющий, как лето, одуванчик.
Лето, прощай
Лето, прощай,
Услышь слова и заклинания на языке, шершавом
от песка,
Биенье пульса в шейных венах и висках.
Времени отсчет пошел,
Все лето просочилось в стекляную воронку
И обратилось в горку мельчайшего песка.
Угодия собак бродячих и мальчишек, где нету
места
Девчонкам, слабакам и собачонкам
легкомысленным,
Перекосились – их содержимое рассыпалось
по школам.
Осиротелые луга достались
Осенним воробьям и перепелкам,
Босые ноги не бороздят отныне высокий
травостой,
И зарастают проторенные ими улочки,
Индейцев тропки глушит сорная трава,
Где
