двести долларов. Терез не хотела от неё никаких денег, да и мало верила в то, что мать даст хоть сколько-нибудь, но та прислала деньги, и Терез их приняла.
– Я жалею, что взяла их. Никому никогда об этом не рассказывала, кроме вас. Когда-нибудь я хочу их вернуть.
– Глупости, – мягко сказала Кэрол. Она сидела на подлокотнике кресла, опершись подбородком на руку, не сводя с Терез глаз и улыбаясь. – Ты была ребёнком. Когда ты забудешь о желании их вернуть, это будет означать, что ты стала взрослой.
Терез ничего не ответила.
– Думаешь, ты больше никогда не захочешь её снова увидеть? Может быть, через несколько лет?
Терез помотала головой. Она улыбнулась, но слёзы всё ещё сочились из глаз.
– Я больше не хочу об этом говорить.
– Ричард всё знает?
– Нет. Только то, что она жива. Разве это имеет значение? Не это важно.
Ей казалось, что если как следует выплакаться, всё это из неё уйдёт – усталость, одиночество, разочарование, словно они обретались в самих её слезах. И она была рада, что Кэрол сейчас давала ей возможность это сделать. Кэрол стояла у туалетного столика, спиной к ней. Терез застыла в постели, лёжа, опершись на локоть, истерзанная всхлипами, которые пыталась подавлять.
– Я больше никогда не буду плакать, – сказала она.
– Будешь. – И чиркнула спичка.
Терез взяла с прикроватной тумбочки очередную салфетку и высморкалась.
– Кто ещё в твоей жизни есть, кроме Ричарда? – спросила Кэрол.
Она ото всех сбежала. В первом её нью-йоркском доме были Лили и мистер и миссис Андерсон. Франсес Коттер и Тим – в «Пеликан-Пресс». Лоис Ваврика, девочка, которая тоже жила в Доме в Монклере. А теперь кто остался? Супруги Келли со второго этажа у миссис Осборн. И Ричард.
– Когда меня в прошлом месяце уволили с работы, – сказала Терез, – мне было стыдно, и я переехала… – Она замолкла.
– Куда переехала?
– Я никому не сказала куда, кроме Ричарда. Просто исчезла. Видимо, так я себе представляла начало новой жизни, но, главным образом, мне было стыдно. Я не хотела, чтобы кто-либо знал, где я.
Кэрол улыбнулась.
– Исчезла! Мне это нравится. Какая же ты счастливая, что можешь себе такое позволить. Ты свободна. Ты это понимаешь?
Терез ничего не сказала.
– Нет, – ответила сама себе Кэрол.
Рядом с Кэрол на туалетном столике едва слышно тикали серые квадратные часы, и Терез – как она уже тысячу раз делала это в магазине – прочла время на циферблате и приложила к нему значение. Было четыре пятнадцать и ещё чуть-чуть, и она вдруг затревожилась, не слишком ли долго тут лежит, не ждёт ли Кэрол кого-нибудь в гости.
И тут в холле раздался телефонный звонок, внезапный и длинный,
