Мне лучше уйти, да?
– Да. Прости. Прости за Харджа. Он не всегда так невежлив. Это была ошибка – вообще сказать ему, что у меня кто-то в гостях.
– Это неважно.
На лбу у Кэрол собрались морщины, и она с трудом проговорила:
– Ты не будешь возражать, если я посажу тебя сегодня на поезд вместо того, чтобы везти домой?
– Нет. – Ей была невыносима мысль о том, что Кэрол повезёт её домой, а потом будет возвращаться одна, в темноте.
В машине они тоже молчали. Терез открыла дверцу, как только машина остановилась на станции.
– Поезд будет минуты через четыре, – сказала Кэрол.
– Я вас ещё увижу? – вдруг выпалила Терез.
Кэрол лишь улыбнулась, немного укоризненно, когда оконное стекло между ними поползло вверх.
– Aurevoir, – сказала она.
Конечно, конечно же, она её ещё увидит, подумала Терез. Идиотский вопрос.
Машина быстро сдала назад и унеслась в темноту.
Терез жаждала магазина, жаждала понедельника, потому что Кэрол могла снова прийти туда в понедельник. Хоть это было и маловероятно. Вторник был кануном Рождества. Она безусловно может ко вторнику позвонить Кэрол, хотя бы для того, чтобы пожелать счастливого Рождества.
Но не было ни секунды, когда бы она мысленно не видела Кэрол, и всё, что попадалось ей на глаза, она, казалось, видела сквозь Кэрол. В тот вечер тёмные прямые улицы Нью-Йорка, завтрашний день на работе, упавшая и разбитая молочная бутылка в раковине – всё стало неважным. Она бросилась на кровать и карандашом провела линию на листе бумаги. И ещё одну, аккуратно, и ещё. Мир рождался вокруг неё, словно залитый солнцем лес с миллионом переливающихся листьев.
Мужчина посмотрел на вещицу, небрежно зажав её большим и указательным пальцами. Он был лыс, если не считать длинных чёрных прядей, растущих оттуда, где когда-то пролегала линия лба, прядей, потно прилипших к обнажённому черепу. Нижняя губа его была оттопырена в знак крайней неприязни и отрицания, которые застыли на его лице, как только Терез подошла к прилавку и произнесла первые слова.
– Нет, – в конце концов проговорил он.
– Неужели вы не можете мне дать за неё хоть что-нибудь? – спросила Терез.
Губа выпятилась ещё больше.
– Может быть, пятьдесят центов.
И он швырнул вещицу обратно на прилавок. Пальцы Терез украдкой и ревниво её обхватили.
– Ладно, а это? – Из кармана пальто она вытащила серебряную цепочку с медальоном святого Христофора.
Большой и указательный пальцы вновь согнулись в картинном презрениии и стали вертеть кругляшок медальона, как какую-то гадость.
– Два пятьдесят.
Но она стоит минимум двадцать долларов, хотела было сказать Терез, однако не стала, потому что так говорит каждый.
– Спасибо. – Она подобрала цепочку и вышла.
Кто все эти счастливчики, хотела
