существует закон: каждая замужняя женщина должна взять одного молодого воина племени и научить его тому, что мы с тобой делаем, – сказала Хелен, наклоняясь к Марку в одно из затиший между бурями.
– Вот жалость, – лениво ответил он. – Я считал, мы первые до этого додумались.
Он потянулся к пачке сигарет и прикурил две.
Хелен с ласковым и гордым выражением затянулась. Он разительно изменился за последние несколько дней, изменился из-за нее. В нем появилась новая уверенность в себе, сознание своей силы и целеустремленности. Застенчивость и скромность уходят. Теперь он говорит так, как никогда не говорил раньше, – спокойно и властно.
Он становится мужчиной, и она приложила к этому руку.
Марк считал, что каждое новое наслаждение – вершина, но Хелен десятки раз доказывала ему, что он ошибается.
Если бы ему рассказали о некоторых вещах, он исполнился бы отвращения, но то, как этим занималась Хелен, вызывало у него только удивление и восторг. Она учила Марка пользоваться собственным телом, и оно ожило; одновременно он проник в новые глубины своего сознания.
Пять дней они не выходили из дома; на шестой одетый в форму почтальон на мотоцикле привез письмо, и Марк сразу узнал неразборчивый мелкий почерк Фергюса Макдональда. Чувство вины, словно кулаком, ударило его в живот; сон разлетелся, как хрупкий кристалл.
Сидя за накрытым газетой кухонным столом, Хелен в персиковом халате, спущенном до талии, вслух читала письмо, интонациями насмехаясь над автором, который описывал свои достижения, рукоплескания, которыми награждали его товарищи на десятках собраний, сообщал вести о преданности и верности, которые он привезет в Центральный Комитет; то, какую пользу он принес их делу.
Хелен высмеивала мужа, закатывая глаза и усмехаясь, когда читала его вопросы о Марке: здоров ли он и всем ли доволен, хорошо ли она о нем заботится.
Она затянулась сигаретой, бросила окурок в чашку с остатками кофе, и он с шипением погас там. Это простое действие вызвало у Марка необычайно сильное отвращение.
Он вдруг ясно увидел ее: молодость осыпается, как треснувшая краска, на желтоватой коже в уголках глаз – мелкие морщинки; темные круги под глазами, капризная складка губ, резкий язвительный голос.
Вдруг он осознал, что сидит в убогой комнатенке, пропахшей жиром, объедками и немытой посудой; увидел грязный помятый халат и большие, обвислые желтоватые груди.
Марк встал и вышел.
– Ты куда, Марк? – крикнула она ему вслед.
– Пройдусь.
Он вымылся в грязной эмалированной ванне, нагрев воду так, что едва мог терпеть, и потом растерся до красноты.
У кассы на вокзале он простоял почти полчаса, тщательно изучая вывешенное на стене расписание.
Родезия. Он слышал, что там на медных шахтах нужны люди. Там еще остались дикие земли, далекие горизонты, много дичи, озера и горы – пространство, свобода передвижений.
Он
