химическим веществом, и написал раствором симпатических чернил между строк записки свои предполагаемые координаты, начертил схему дорог, ведущих к расположению, и указал возможное место для тайника.
На следующий день он сдал письмо в незаклеенном конверте в окошечко охранной комендатуры.
Обязанности дворника исполнял здесь пожилой угрюмый солдат, назначенный на эту должность благодаря хлопотам дочери, неотлучно находившейся в штабном флигеле.
Солдат был глуховат и потому угрюм. Хотя ему и льстило, что его дочь – старшая в женском вспомогательном подразделении, но то, что она слишком дисциплинированно выполняет любое желание офицеров, – это ему не нравилось. И когда однажды он обозвал ее шлюхой, дочь отправила его на пять суток на гауптвахту, хотя могла бы отдать под военно-полевой суд: ведь папаша был всего лишь рядовым, а она ефрейтором.
Как-то раз эта сложенная подобно атлету девица-ефрейтор, после того как Вайс вторично отремонтировал на кухне электромясорубку, поручила ему сменить спирали на специальной жаровне. На жаровне сжигались бумаги из тех, что подлежали после ознакомления уничтожению.
Вайс чинил жаровню вечером в канцелярии под надзором ефрейторши.
Она спросила:
– Хочешь выпить?
– Нет.
– Женат?
– Помолвлен. – Эту версию Иоганн выдвинул из чисто оборонительных соображений. Ефрейторша сидела на стуле, положив ногу на ногу так, что видно было, где кончались у нее чулки.
Закинув обе руки себе на шею, выставив полную грудь, она спросила насмешливо:
– И ты ей так же верен, как и рейху?
– Так же.
Ефрейторша иронически пожала плечами.
– Если она не во вспомогательных частях, то все равно, как и все женщины, призвана и отбывает сейчас где-нибудь трудовую повинность. А когда женщина работает двенадцать часов, а потом идет не домой, а в казарму, в общежитие, где другие пускают к себе ночью под одеяло своих начальников-тыловиков, рано или поздно она все равно пустит кого-нибудь под свое одеяло, как и все другие.
– Она не такая.
– Я тоже была не такая.
– Вы из деревни?
– Да.
– У вас своя ферма?
– Нет. Мы работали с отцом у господина рейхсфюрера Гиммлера, у него под Мюнхеном огромная птицеферма. Он большой знаток и любитель чистопородных индеек. К Рождеству мы их забивали и целыми грузовиками отправляли не только в Мюнхен, но и в другие города.
– У него большие доходы от этой птицефермы?
– Ха! Он теперь один из богатейших людей в империи, ферма – это так, для удовольствия.
– Вы его знали, видели?
– Да, и довольно часто.
– И какой он?
– Знаете, такой заботливый. Заболел индюк из Голландии, так он приказал оттуда прислать ему специального
