И вот ее привели и поставили перед Тем, Кто ходил по городам Иудеи со Своим новым словом, Носитель и Провозвестник новых взглядов. И это слово, эти взгляды должны были перестроить по-новому мир. Очевидно, эти люди, в которых копошились страсти, быть может, гораздо более низкие и грязные, чем в тех, внешнее поведение которых было так печально, – очевидно, эти люди хотели вырвать у Учителя смертный приговор этой «ятой в прелюбодеянии» жене… Он, видящий глубину сердец человеческих, Вечный Созерцатель немощей и падения людей, не сказал им, что она сделала хорошо. Он сказал им только одно. Потупив глаза в землю и склонив голову, Он некоторое время писал что-то тростью по песку и потом произнес: «Кто из вас без греха, тот пусть первый бросит в нее камень…» Мне кажется, что это слово Божественного Законодателя предносилось пред каждым из нас, когда нам предстояло произносить свои приговоры. Мы не могли смотреть на людей сурово, входя в обсуждение одного лишь данного поступка их, безотносительно к тому, как они жили раньше, что им дала судьба, на какой путь их толкнула. В падших людях мы ловили проблески искреннего чувства, мы старались угадать в них возможность исправления; и, вместо того, чтобы нашим приговором выбрасывать их вон за борт жизни, мы старались вернуть их оздоровевшими и ободренными в эту жизнь».
Рассказав мне об этом обеде, который завершил пятнадцатидневную, трудную, душу утомляющую работу, мой приятель сказал мне:
– Если бы ты только знал, как многому научили меня эти две недели! Как я тут ясно, на этих живых, кровью сочащихся кусках жизни, понял и прочувствовал истину глубочайших слов Достоевского: «Все пред всеми виноваты!» Мне становилось стыдно и больно, когда я сравнивал свое прошлое с прошлым этих людей. Меня с детства, можно сказать, пеленали в добродетель. Я видел, большею частью, вокруг себя одни положительные типы. Жизнь смотрела на меня почти исключительно своим добром. Меня холили, как цветок в защищенной от ветра и холода теплице… И разве я вышел достойным и соответствующим тому воспитанию, которое мне давали!.. Чем же порадовала жизнь тех людей? С детства существование впроголодь, отсутствие ласки, непосильный труд, ничего отрадного, утешающего, ободряющего, свежего, одно подневолье, нужда, темнота, недохватка насущного хлеба… и на этом фоне постепенно образующееся нравственное отупение, нравственная безразличность, постепенно складывающееся желание – каким-нибудь, хотя бы преступным, путем скрасить свое существование – и, наконец, решимость на эти подвертывающиеся, как искушения ослабевшей воли, преступления.
Мы оправдали одну молодую няньку, которая со взломом сундука украла у своих хозяев 200 рублей, из которых почти все затем и вернула. Мы оправдали ее потому, что за ее спиной стоял какой-то неведомый человек. Она его любила, и он ее толкнул на это преступление, а она ни за что не хотела его выдать. Мы увидели тут страшную драму, обычную драму в жизни трудящихся в больших городских центрах девушек. Они попадают в руки каких-нибудь прожженных негодяев, на которых изводят
