всякой почти из них в углу образ с горящей лампадой. И кажется, что эта лампада – та нить, на которой держится их жизнь. Пока горит лампада, не все еще в их жизни погибло. Еще видится им Христос с протянутыми руками, с обещанием лучшего, светлого существования, с прощением за их тяжкую муку, за надругавшуюся над ними жизнь с ее обманами и унижениями.
Все понять – значит все простить.
И ужасно то, что мы, сами того не сознавая, топчем людские существования, равнодушно проходим мимо людей в самые для них ужасные минуты, тогда как небольшая помощь или даже, может быть, слово участия могли бы их спасти.
Припомним свое прошлое. И из этой дали увидим мы направленные на нас тоскующие, ожидающие взоры… И что, что дали мы в ответ на эти запросы?..
Так прежде всего, прежде даже того, чем успеем мы изменить свою жизнь, поймем, что мы ничем не выше самых закоренелых преступников. Поймем, что на нас невидные слезы задавленных жизнью людей, на нас во многом и многом ответ за них. И, упав в мольбе перед Богом за них, за спасение их, одновременно попросим и о себе, о пощаде нас, чтобы наша громадная вина против всех не утопила нас, чтобы Он, все покрывший Своей мукой, и нас с теми, против кого мы виноваты, простил, простил…
Любовь Христова
Мы жаждем любви. Чем глубже, богаче, благороднее натура, тем сильнее эта жажда.
Люди одаренные еще в детстве испытывают какое-то неясное томление, уже тогда им хочется иметь пред собой какое-нибудь существо, чтобы на него любоваться, перед ним преклоняться, с думой о нем совершать всякое дело свое, ради него жить, дышать, стремиться, работать.
Человеку с благородным характером свойственна какая-то жажда покровительства, жажда принять под свое ведение более слабого человека и служить ему.
Один из благороднейших русских писателей, Сергей Тимофеевич Аксаков, в знаменитом своем произведении «Детские годы Багрова внука» говорит о той жажде, которую он еще в совсем малых годах испытывал, – излить на кого-нибудь свою заботу, и, наконец, нашел предмет такой заботы в лице своей маленькой сестры, к которой он чувствовал какую-то невыразимо-трогательную, нежную жалость.
Вот это желание – помочь, что-нибудь сделать для любимого существа, принести ему жертву – составляет отличительный признак, истинную сущность задушевной любви, любви, основанной не на пожелании, не на похоти, не на позыве распалившейся чувственности, а на глубокой привязанности духа, на ощущении внутреннего сродства.
И такие привязанности не умрут в нас с нашей смертью, но их мы переносим с собой в вечность, чтобы там их продолжать.
В одном из чеховских рассказов героиню спрашивают: «Отчего хорошая женщина любит обыкновенно дурного мужчину?» Как эти женщины могут любить слабых, изолгавшихся, не нашедших себе в жизни настоящего пути, сильных в словах и немощных в деле мужчин?..
Не таковы выражения, но таков смысл этого вопроса.
И
