друг с другом.
А стебли всё крепли, на них распускались листья и цветы и поспевали ягоды земляники, наполняя воздух сладким ароматом.
Зал задрожал. Там, где растения касались камня, кирпичи трескались и крошились, давая им укорениться.
Мэг убрала руки с невидимых клавиш:
– Лабиринт что… помогает нам?!
– Не знаю! – ответил я, яростно играя минорный септаккорд фа. – Продолжай!
Волна зелени мгновенно захлестнула стены зала.
Не успел я подумать: «Ого, а как бы они тогда росли при солнечном свете!» – как вдруг купол над нами треснул словно яичная скорлупа, и мрак разрезали яркие лучи. Вниз посыпались камни, они сбивали птиц и рвали стебли (которые, в отличие от стриксов, тут же вырастали заново).
Стоило птицам попасть под лучи солнца – и они с воплями рассыпались в прах.
Гроувер опустил свирель. Я отложил укулеле. Мы в изумлении смотрели, как разрастаются стебли, пока у нас под ногами не образовался настоящий земляничный батут, полностью закрывший собой пропасть.
Потолок рассыпался – и мы увидели ярко-голубое небо. Нас обдало горячим, сухим, словно из духовки, воздухом.
Гроувер подставил лицо солнцу. Он шмыгнул носом, и на щеках у него заблестели слезы.
– Ты ранен? – спросил я.
Он посмотрел на меня. Тоска в его глазах сверкала ярче солнечных лучей.
– Запах земляники, – сказал он. – Как в Лагере полукровок. Столько времени прошло…
В груди у меня затеплилось незнакомое чувство. Я похлопал Гроувера по ноге. В Лагере полукровок – тренировочном лагере для греческих полубогов на Лонг-Айленде – я пробыл совсем недолго, но понимал, что он чувствует. Я подумал о своих детях – Кайле, Уилле, Остине: как они там? Мне вспомнилось, как мы вместе сидели у костра, распевали «Моя мамаша была Минотавром» и поджаривали маршмэллоу на палочках. Такую дружбу встретишь не часто, даже если живешь вечно.
Мэг привалилась к стене. Она была бледна и тяжело дышала.
Порывшись в карманах, я нашел поломанный квадратик амброзии, завернутый в салфетку. Припас я его не для себя. Смертный, вкусивший пищи богов, рискует внезапно воспламениться и погибнуть. Правда, я обнаружил, что Мэг амброзия была не очень-то по душе.
– Ешь, – я вложил салфетку ей в руку. – Тогда паралич пройдет быстрее.
Мэг стиснула зубы, словно готовясь завопить «НЕ ХОЧУ!», но, видимо, мысль о том, что она снова сможет ходить, заставила ее передумать, и она принялась за амброзию.
– А что там, наверху? – спросила она, хмуро глядя на голубое небо.
Гроувер вытер с лица слезы:
– Мы дошли. Лабиринт привел нас прямо к базе.
– К базе?
Узнать о том, что у нас есть база, было приятно. Я надеялся, что это безопасное укрытие, в котором будет мягкая постель и, может быть, даже кофеварка.
– Ага, – Гроувер нервно сглотнул. – Если, конечно, от нее хоть что-то осталось. Давайте-ка это выясним.
