взяла у него из рук стакан и бутылку. Едва она успела поставить стакан на стол, как он снова резко поднялся и обхватил ее руками.
– Поженимся? – дохнул он на нее резким запахом алкоголя.
«Ой-ой-ой…» – только и промелькнуло в ее оцепеневшем сознании.
– Поженимся, поженимся… – пролепетали ее губы, а руки делали жалкие попытки освободиться да как-то утихомирить этого «жениха». Ни о чем другом она просто не могла думать. Но с бутылкой водки в руке это было сделать непросто.
Почуяв неладное, не разжимая цепких объятий, он обидчиво спросил:
– Ты меня, что, идиотом считаешь?
«И довольно буйным…» – снова промелькнуло в глубине ее сознания, а губы расплылись в жалкой глупой улыбке.
– С чего ты взял? А… давай вместе выпьем? – брякнула она снова.
Понимая, что понемногу и сама переходит в ненормальное состояние, она тем не менее не знала, как из него выпутаться.
От неожиданности он ослабил хватку. Ловко вывернувшись из его объятий, Аня попятилась к спальне, не сводя с него испуганных глаз.
– Ты чего?.. – оторопело уставился на нее Игорь.
– А ты?.. – продолжая пятиться, пролепетала она.
– Что, я? – все еще ничего не понимая, переспросил он.
– Поженимся… – не в силах выдавить из себя больше ни слова, еле слышно ответила она.
– Ну и что? – недоуменно пожав плечами, Игорь направился было к ней.
– Не подходи… – зажмурившись, она машинально подняла бутылку.
И тотчас вздрогнула. По волосам и по лицу холодными струями потекло содержимое бутылки, вмиг остудив ее воспаленное воображение. Да… еще неизвестно, кто из них на самом деле свихнулся. Открывать глаза она боялась, она просто не знала, как ей быть. И не зря боялась. Открыв их, она увидела, как Игорь с обескураженным видом смотрел на нее со своего кресла. И вдруг, очевидно, что-то сообразив, взорвался волной оглушительного смеха. А она так и застыла с жалким видом мокрой курицы. Глупо было оставаться здесь дольше. Пытаясь выйти из этого нелепого положения, она решительно подошла к столу и выплеснула остаток водки в его стакан. Водка перелилась на стол. Получилось еще нелепее. Чтобы не расплакаться прямо при нем, она резко отвернулась и пошла на кухню.
Пытаясь как-то отвлечься, она принялась готовить бутерброды. Через влажную пелену, застилающую глаза, видела она плохо, но, порезав палец, тотчас почувствовала острую боль. Это было уже слишком. Зажав палец ладонью, она присела на табурет и, склонившись над доской с черствым батоном, горько заплакала. Она не знала, почему горячие слезы упрямо струились по щекам. «От обиды, от обиды, от обиды», – шептало сердце. А обиды было слишком много – на то, что жизнь не удалась, что одинока, что у них все так глупо получилось, и винить в этом некого. Нет больше прежней Нюши, которую он когда-то любил. Есть сорокалетняя Аня со слипшимися мокрыми волосами, с порезанным пальцем, жалкая и одинокая,
