или нет?
– Может, потому что они заботятся о людях.
Я уже знал, что до того, как перейти к интересующей меня теме, необходимо отдать должное странной увлеченности Генри проктологами с других миров. Ублажая его в этом, я, тем не менее, оставался скептиком.
– Мне представляется, они очень заботятся, – настаивал Генри.
– Пролететь пятьдесят световых лет, чтобы сделать мне колоноскопию? Странная какая-то забота. От нее становится не по себе.
– Знаешь, Одд, возможно, для них пятьдесят световых лет то же самое, что для нас пятьдесят миль.
– Даже пройти пятьдесят миль для того, чтобы насильно вставить мне в зад зонд, не получив на то моего разрешения… я считаю, подобное может сделать только извращенец.
Лицо Генри вспыхнуло изумлением от такой характеристики инопланетян, а потом он весело улыбнулся. Как улыбнулся бы любой озорной мальчишка, получив законный повод поговорить о задах и тому подобном.
– Они, вероятно, берут и образцы ДНК.
Я пожал плечами.
– Так я дам им прядь волос.
Мечтательно улыбаясь, Генри при этом вертел в руках томик поэзии, словно от волнения.
– Некоторые уфологии думают, что инопланетяне победили смерть и хотят подарить нам бессмертие.
– Подарить всем?
– Они такие сострадательные.
– Леди Гага, конечно, клевая. Но тысячу лет спустя я определенно не захочу слушать ее семисотый альбом.
– Все будет не так скучно. Став бессмертным, ты сможешь менять карьеру. Стать певцом, как Леди Гага, а она станет поваром блюд быстрого приготовления.
Я скорчил гримасу.
– Я не умею петь, и почему-то есть у меня уверенность, что она не умеет готовить.
Он большим пальцем пролистывал страницы, не заглядывая в книгу. По звуку словно тасовал карты.
– С помощью инопланетной науки мы все сможем сделать идеально.
– А зачем вообще что-нибудь делать?
– В смысле?
– Если учиться будет нечему, потому что мы все будем знать, в чем вызов, ради чего прилагать какие-то усилия, какой смысл?
Какие-то мгновения он продолжал пролистывать страницы, но потом руки застыли, а улыбка поблекла.
Я ждал его ответа, но не получил. После долгой паузы он заговорил о другом:
– Сейчас я должен быть в отпуске. Восемь недель на Гавайях.
По моему разумению, Ной Волфлоу никак не тянул на Санта-Клауса для сотрудников своего поместья, но я ничего не стал говорить о его щедрости.
Генри теперь смотрел на лениво кружащего сокола, который терпеливо дожидался появления добычи. На юношеском лице охранника отражалось столь нехарактерное для него отчаяние, и я заподозрил, что Генри переживает какой-то эмоциональный кризис и, если я буду молчать, может сказать что-то полезное для меня, приоткрывающее завесу тайны, связанной с Роузлендом.
– Я провел на Гавайях
