человеческого действия – созидаемая опытом доминанта, которая определяет форму интегрального образа. Высшие этажи нервной системы – наиболее дальнозоркие, ориентирующие в хронотопе органы[84]. Они «предвидят предстоящую реальность задолго, у больших людей они могут предвидеть в истории за сотни лет, ибо хронотоп гения чрезвычайно обширен, и именно гениальные деятели в своем индивидуальном поведении для себя чаще всего идут по пути наибольшего сопротивления – для того, впрочем, чтобы достичь намеченного предмета наилучшим способом и открыть другим это достижение с наименьшей затратой сил»[85].
Семиотика поведения и прагматика показали, во-первых, что отношение между внешней формой знака и его содержанием носит динамический характер; во-вторых, что это отношение определяется и изменяется с опытом, в первую очередь с опытом социальным, и, в-третьих, что пространством, в пределах которого осуществляется становление опыта, служит взаимодействие индивидов, или социальное действие.
Применительно к лингвистике и фольклору это предполагает перемещение исследовательского интереса с фактов языка к фактам его использования. В этом случае речевые события оказываются не выводимыми из языка, а участники этих событий – использующими его для каких-то своих, внеположенных языку целей. Как писал Чарльз У. Моррис, «знаки можно использовать, чтобы информировать кого-либо о свойствах объектов или ситуаций, побудить кого-либо к предпочтительному поведению по отношению к определенным объектам или ситуациям, вызвать определенную линию поведения, организовать предрасположенность к поведению, уже названную другими знаками»[86]. Вопрос об использовании знаков оказывается включенным в общую проблематику социального действия.
В отечественной науке вопросы подобного рода рассматривались в русле социологии языка:«… речевой акт или, точнее, его продукт— высказывание – отнюдь не может быть признано индивидуальным явлением в точном смысле этого слова и не может быть объяснено из индивидуально-психологических или психофизиологических условий говорящей особи. Высказывание – социально»[87].
Несколькими годами ранее Г. О. Винокур, рассматривая речь поэтическую, т. е. говорение особого типа, высказывает сходные замечания: «…я излагал проводимое де Соссюром различение между собственно языком и говорением как между явлениями социальным и индивидуальным. Предвижу недоуменный вопрос: что же, разве поэтические факты – асоциальны?.. Конечно, взятое само по себе, эмпирически-конкретное говорение, в том числе и говорение поэтическое, есть факт социальный. Все дело, однако, в том, что стилистика вообще и поэтика в частности рассматривают такие конкретные говорения как элементы особой системы, построяемой сверх системы языка собственно»[88].
Признание социальной суверенности высказывания дало разные в методологическом плане следствия. С одной стороны, оно определило
«…органом может служить всякое сочетание сил, могущее привести при прочих равных условиях всякий раз к одинаковым результатам» (Там же. Т. 1. С. 299).
Там же. С. 307.
