назад, чтоб тот навеки успокоил старуху-знахарку. Что тот и сделал.
Еще цельный год Василий не решался подмешивать яд в еду Твердиславу. Боялся гнева божьего. Но однажды, не в силах более ждать, сделал первый шаг, и с той поры уже минуло два года. Отец медленно угасал. Чувствовал Василий, что еще чуть-чуть и осиротеет он, а тогда все богатство его будет. Потому и не торопился обратно в Борисов, ждал со дня на день вестника. Нашел причину и съехал в стольный град, чтоб не видеть, как отец умирает. Правда, здесь чуть промашку не дал. Поймали соглядатаи царские, и едва на плаху не угодил. Хвала Господу, уберег, не дал гинуть. Да еще с подарком царским вернулся. Вот чудеса! Не знамо, где найдешь, где потеряешь.
День уже задался вовсю. Через небольшое оконце пробивались косые солнечные лучи. Василий, устав ломать голову, толкнул дверь. Зычно крикнул в темноту коридора.
– Стенька! Где тя пес носит? Подь сюды!
По лестнице послышались торопливые шаги, и в горницу протиснулся невысокий мужичок в сермяге, шароварах да лаптях на босу ногу. Стянув колпак, низко поклонился.
– Звал, боярин?
– Звал, звал… Слушай сюда. Гришку Колыванова знаешь ли?
– Как не знать? Подьячий Разбойного приказа. Не один раз видал.
– В лицо узнаешь?
– Узнаю, боярин. Память у меня хваткая, цепкая. Кого увижу раз, на всю жизнь запомню.
– Ладно хвалиться-то… Найдешь этого Гришку. Тайно выведаешь, где он обретается и как его ловчее поймать.
– Сделаю, боярин.
– Ну, тогда ступай.
Но только Стенька собрался выйти, как Василий крикнул вдогон:
– Ты это… Харей-то не свети зазря. Не дай Бог прознают, что от меня послан – грехов не оберешься.
– Понял я, боярин, не оплошаю. Не малец чай, учен не единожды.
– Тогда проваливай. Да поспешай! Время нонче дорого, на вес золота.
Как только Стенька вышел, Василий надел на палец царский подарок, подошел к окну, полюбовался игрой света:
– Красив! До чего ж красив! – пробормотал восхищенно.
Стенька выследил подьячего уже к вечеру того же дня. Нюх Стенька имел как у собаки. Долго он бродил вокруг да около большого дома. Наблюдал, как входили да выходили оттуда люди. Кто побогаче – приезжал на повозке или верхом. Один раз привезли закованного человека, орущего на всю улицу на стражников. Но те на него внимания не обращали – привыкли за время службы ко всякому. Один раз только полоснули кнутом по оголенной спине татя, но тому хоть бы что – знай орет.
Долго так стоял Стенька, наблюдая, пока наконец не увидел Гришку. Он узнал его по маленькой крысиной мордочке и по крючковатому носу, нависавшему над верхней губой, словно сук. Гришка вышел со двора, немного постоял и направился в сторону Замоскворечья, где были съезжие дворы. Стенька, словно тень, заскользил следом.
Ночью
