нужно держать машину, а не руль, мягко вести, понимаешь? Это как нитку в ушко продевать, истерия тут ни к чему, веришь? Поцелуй меня дьявол, если не веришь!
Окружающее пространство замедлило вращение и стало складываться в кабину скорой помощи. По бокам материализовались стеллажи с каким-то оборудованием, ящички с медикаментами. Автомобиль трясся, мотор гудел. Красный свет от ревущих проблесковых маячков пробегал по стенам зданий, мелькающих за стёклами дверей. Уже стемнело, дождь закончился. Фельдшер, которого, судя по всему, звали Грегором, возился с неподатливой упаковкой шприца. Водитель над моей головой с явным африканским говором продолжал сам себя убеждать, что он мастак в вождении.
Я попытался сообразить, что здесь делаю, но чем сильнее концентрировался, тем стремительнее мысли разлетались в стороны, точно косяк рыбы, который пробивала акула моей концентрации.
– Очнулся? – улыбнулся доктор. Он был уже не молод, но ещё не стар. – Ну что, храбрец, обскакал старушку?
– Гретта совсем старая… – пробормотал я.
В руках фельдшера щёлкнула головка ампулы. Он закрепил жгут на моей левой руке.
– Сегодня тебя за это не посадят, – сказал он, – но запомни, что за пределами этой разноцветной машины подобные уколы противозаконны, так что не привыкай.
Холодная игла пронзила кожу. Жгут ослабился. По телу мгновенно разлилось тепло. Свет сделался ярче, звуки мягче, стало вдруг как-то невероятно спокойно, и я начал своё плавное падение в забытье.
Крохотная бабочка отчаянно билась о потолок кабины вокруг неровно горящего осветителя.
Подёнка[9]. Она такая несчастная.
Насекомое всё громче и громче шебуршало полупрозрачными крылышками. Тень от них плясала у меня над глазами, каждый последующий взмах длился дольше предыдущего, и, наконец, меня накрыло тьмой, точно отбросив в воду, которая приглушала свет этого крохотного солнышка, заключённого в стекло под потолком.
– И пока я хлопотал над этой бедняжкой, таксист слинял. Потом выяснилось, что машина числилась в угоне, представляешь? Я теперь начинаю побаиваться такси. Мне почему-то кажется, что однажды это может повториться…
Собственный крик привёл меня в чувства. Пиная ногами одеяло, я упёрся руками в матрац и тут же повалился обратно на подушки – правое предплечье свела судорога боли. Прижав ноющую конечность к груди, согнув туловище и подобрав под себя ноги, я кое-как присел. Пульсирующую жаром правую руку от самого запястья до плеча стягивал бинт, огибал тело под левой подмышкой и несколькими тугими оборотами крепился на поясе. Через перевязку в районе локтя проступала кровь.
Заскрипели ступеньки, щёлкнул замок, дверь распахнулась. За ней стоял перепуганный Лютер. Он мялся на месте, не выпуская дверной ручки, порываясь что-то сказать. На нём не было куфии, и его бледная шея нарочито оттеняла загорелое лицо, делая кожу почти бронзовой.
Подёнки – древний отряд крылатых насекомых, внешне напоминающих бабочек. Подёнки живут всего один день.
