лекари империи. Повстанцев, раненных в схватках, добивали или оставляли истекать кровью и медленно умирать на месте.
На следующий день после подавления бунта раненый Хилвудий, с трудом держась в седле, в окружении нескольких соратников проезжал мимо ипподрома. Здесь все прилегающие улицы и площади были выстелены телами тысяч убитых повстанцев, которых солдаты Юстиниана вынесли из стен ипподрома и выложили для устрашения недовольных на мостовые улиц и площадей. Стратиг остановил коня и обозрел эту мрачную картину. Пожилые женщины в чёрном из среды простонародья бродили среди тысяч мертвецов, пытаясь опознать среди них знакомых или родных. Мужчин среди тех, кто осматривал убитых, не было. Кое-где прямо на камнях мостовой были поставлены и зажжены поминальные свечи. Кого-то из поверженных накрыли белым покрывалом, чтобы скрыть наготу. Кому-то вложили в руки простенький деревянный крест или небольшой образ христианского бога. Этот обычай греков вызывал удивление и уважение Хилвудия. Местами звучала негромкая, печальная, поминальная молитва на греческом, с трудом понятная уху варвара. Повинуясь какому-то внутреннему чувству, стратиг с трудом сошёл с коня. Лики павших врагов всегда вызывали интерес у него. Хилвудий всмотрелся. Ни одно из увиденных им лиц не выражало ни страха, ни сожаления, ни мести, ни боли. Кто-то из сражённых умер, закрывав лик тыльной стороной ошеей длани. Рука так и застыла у лба и глаз, словно умиравший закрыл глаза от яркой вспышки. Но в этом остановленном смертью движении не было и тени страха. Везде виделось строгое торжество правоты, покоя и вечности. Хилвудий помнил, что в схватке на многих бунтовщиках были доспехи. Нынче же всё защитное вооружение с убитых было снято. С некоторых сняли даже туники. На телах и одеждах были видны смертельные раны, запёкшиеся чёрной кровью. Солдаты-стратиоты Юстиниана явно поживились за счёт побеждённых. Стратиг обратил внимание и на то, что местами камни и плиты мостовой были ещё сыры и покрыты лужицами невысохшей кровавой жижи. Отдельные покойники подплыли кровью. Значит, когда их подобрали на ипподроме и выбросили на улицы, те были ещё живы… Сердце билось, гнало кровь, но никто и не подумал оказать помощь поверженному, раненому врагу. Эта жестокость ромеев в очередной раз удивила и заставила задуматься Хилвудия. Во всяком случае, анты и другие славяне уважали достойного, смелого, пусть раненого врага и не бросили бы его умирать без помощи…
– Остави их, княже, – негромко произнёс Ратибор, сошедший с коня и тронувший Хилвудия за плечо.
– Мыслю, есть оправдание их пред боги? – то ли молвил, то ли спросил стратиг у сородича.
– Днесь имате ины делы. Надо ехати, княже, – тихо отвечал Ратибор.
Стратиг молча кивнул головой и ухватился за переднюю луку седла. Ратибор поддержал его левую ногу, помогая поставить её в стремя и сесть в седло. Всадники тронули коней. Осторожно проезжая среди покойников, двинулись в сторону дворца. Подковы негромко стучали на каменной мостовой.
