послушать, так Сатана – ангел, – пропуская последнюю фразу, возразил я.
– Так и есть. Падший, но несущий свет. Одним словом, Люцифер. Странно, вы по-прежнему популяризируете миф, причём самым действенным способом. Рекламируете запрет, а это, согласись, нелогично. Запрет всегда порождает желание. Если он враг, забудьте о нём, забвение – лучшее наказание.
Его логика страдала безупречностью, и это раздражало. Словно почувствовав моё состояние, собеседник попытался примириться:
– Не сердись. Рабу пристало скрывать эмоции.
Сердце в груди заколотилось! От ярости потемнело в глазах.
Выждав некоторое время, он мягко произнёс:
– Напрасно ты обижаешься. Ведь вы сами, по доброй воле, считаете себя рабами. Разве другие не могут об этом говорить?
Я молчал. Не дожидаясь ответа, он в обычной манере принялся рассуждать:
– Странно, что ты не в состоянии объективно воспринимать информацию.
Невольно я попытался прислушаться к его рассуждениям и отреагировал:
– О чём ты?
Голос не спеша продолжал:
– Сделай милость, скажи, почему, считая себя рабами, вы в то же время называете Всевышнего Отцом? Разве возможно рабу быть подобным Богу? Да и зачем ему рабы? Он всесилен. Может, причина иная, и вас постепенно превращают в рабов? В бессловесные жертвы для заклания на алтаре? Иначе зачем постоянно внушать, что смирение и покорность – вершины человеческого духа? Разве это так? Разве не отчаянная решимость возносит человеческий дух на сияющие высоты славы? Разве не ей, проявленной в смутные времена, славяне обязаны тем, что ещё существуют на этой планете? Разве не зовётся этот порыв подвигом и героизмом? И разве не подвиг свидетельство истинной, божественной сущности человека?
Повисла пауза. Возразить было нечего. Он печально закончил мысль:
– А если не согласен, будь хотя бы честен. Называй Бога не отцом, а, как и пристало рабу – хозяином. Но ты не станешь этого делать, и лицемерие лишь одна из причин. Странно, неужели тебе никогда не приходило в голову, что дети не могут быть рабами родителей? Не могут по определению! Иисус говорил вам об этом, вспомни: «…и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах…»
Словно чувствуя, что я на пределе, он мягко произнёс:
– Ещё немного – и ты освободишься от догмы.
Сопротивляясь своим мыслям, я переспросил:
– Освобожусь?
– Я уже говорил, что догма действует по принципу: нет – значит, нет. Это весьма скверная позиция. Она страдает отсутствием гибкости. Отстаивая точку зрения, ты слепо подчинялся догме. Исчерпав запас аргументов, опять к ним вернулся.
Из сказанного я не понял ничего.
Собеседник терпеливо стал объяснять:
– Израсходовав доводы, самое время – разозлиться,
