миска, полная румяных пузатых пирожков, и запотевшая банка с холодной простоквашей. Папа уже мыл руки под краном, и Инна, вырвавшись от мамы, бежала к нему, чтобы вместе дуть в горячую начинку и на спор есть: кто больше.
Потом наступал вечер – лучшее время после дневного зноя.
В короткие закатные часы, когда солнце уже готово было скрыться за горизонт, становилось не так жарко, безветренно и очень тихо, воздух заполнялся жужжанием мух и писком комаров. Папа поливал раскаленную землю водой из шланга, и горячая глинистая почва отдавала нестерпимо родной и приятный аромат, который щекотал ноздри. Почему-то в это время все-все казалось другим: звуки, движения, поведение. Даже калитка скрипела иначе, и папа делал все медленнее и задумчивее. Тут же приходило время благоухать душистому табаку и левкоям, высаженным мамой вдоль дорожек и перед домом, Инна глубоко вдыхала все это буйство ароматов, смотрела на муравьев, обегавших лужи, и желание было одно – чтобы остановилось это мгновение. В груди Инны теснилось какое-то щемящее чувство, и она глубже вдыхала неповторимые запахи родной земли, словно старалась насытиться ими впрок, навсегда. Она снова забиралась на тутовник и тихо сидела, смотрела на родителей. Иногда папа обливал маму из шланга, она верещала и убегала. Они смеялись и вели себя не так, как обычно, и Инна понимала, что они видят друг в друге того парня и ту девушку, которыми познакомились когда-то. Затем папа приносил низкую переносную скамеечку, они садились рядышком возле цветов и говорили об огороде, урожае, что зарплату задерживают и хорошо, что есть свое хозяйство.
Инну все это не интересовало и не волновало, даже вызывало некоторое презрение, потому что к этому периоду она уже знала, что будет жить иначе, без беспокойства о том, что кушать нечего и жить не на что. В средних классах Инна уже сделала вывод, что все мамины хлопоты и заботы от бедности. Быть бедным унизительно и неинтересно, один огород на уме. Когда вырастет, Инна собиралась стать богатой и жить в Москве и забыть о банках в погребе и грядках. Хотя патиссоны в остром маринаде и печеную тыкву, которыми они мамины стараниями были обеспечены до самого лета, она очень любила. Особенно если полить тыкву медом и посыпать тертыми орехами, облизывать образовавшийся сироп с тарелки было настоящим блаженством. А патиссонов Инна съедала банку за раз: устраивалась удобнее на стуле, ноги закидывала на стол, ставила банку себе на живот и рукой выуживала скользкие упругие кругляхи. Как они хрустели! В ушах хруст отдавался! А рассол чего стоил! Потом Инна всегда удовлетворенно и сыто отрыгивала. Хорошо, что мама так вкусно готовит, Инна надеялась на нее в своем светлом будущем как на поставщицу деликатесов. А сама будет присылать маме помады и туфли на каблуках, чтобы все знали, как ее дочка из столицы балует.
***
Инна любила представлять себя взрослой, думала, как она будет вести себя, что говорить, кто ее будет окружать. Она наблюдала за взрослыми на улице, в магазинах, за мамиными
