степени.
– Позвольте. Но ведь это полководческий орден. Давали от командиров корпусов.
– Командование сочло.
– Командование – это кто?
– Маршал Гречко.
– А прямо тридцатого же апреля – это как возможно?
– А еще в воздухе.
– ?! Простите… не понимаю. Это как?
– А он наблюдал. По рации: «Кто в воздухе?» Отвечаю: «Полк майора Богданова». – «Орден Кутузова второй степени, майор».
– Иван Григорьевич, – говорю, – сколько же у вас всего боевых орденов за войну?
– Что, – говорит, – ордена. Давайте за ребят выпьем.
И встал. Заплакал.
Глава вторая
Гадская это работа – бередить больное. Бойцы вспоминают минувшие дни – это праздник специфический…
Высморкался Богданов, извинился. Продолжает исполнительно докладывать:
– Восемь орденов и семь медалей. Не считая того, что уже в мирное время.
– А какие ордена?
– Ленина, два Боевых Красных Знамени, два Отечественной Войны, первой и второй степени, и еще одна Звездочка. Кроме тех, что говорил уже.
– Иван Григорьевич, – говорю, – это ведь большая редкость, чтобы боевой летчик прошел всю войну от первого до последнего дня.
– Да, – говорит. – Это редко бывало.
– Сколько у вас боевых вылетов?
– Сто пятьдесят шесть.
Вот тут профессионализм мой подослаб и сменился личным уже, живым уважением. Да ни хрена себе, кто понимает!
– Простите, – говорю, – так а… вы… получили Героя Советского Союза?
– Нет.
– Но ведь, если не ошибаюсь… штурмовикам и бомберам давали Героя по боевым вылетам – сначала за пятьдесят, а с сорок третьего за сто вылетов?
– Совершенно верно.
– Ну так?
– Были некоторые обстоятельства.
Значит. Советский истребитель имел запас прочности на пятьдесят-шестьдесят боевых вылетов – часов пятьдесят в воздухе. Больше не требовалось. Столько почти никто не жил. Раньше сбивали. Если кому вдруг дико везло – ему было дешевле дать новую машину. Средняя продолжительность жизни советского истребителя в войну – шесть вылетов.
Авиация союзников при налетах на Германию теряла за вылет в среднем пять процентов состава. Двадцать вылетов – сто процентов. Норма для американских экипажей была двадцать пять вылетов. Уцелел – домой. Пять последних вылетов летчики называли «за чертой смерти».
Это при том, что союзники всячески берегли свою живую силу. В отличие от нас. Которые цену выполнения приказа признавали только одну – любую. А из всех мер наказания за невыполнение преобладала также одна – высшая.
Константин Симонов в военных дневниках признается, что всегда хотел слетать в боевой вылет на бомбардировщике, да боялся; а пересчитывая возвращающиеся назад машины, жалел, что все же не решился.
И вот простецкий скромный
