вид ее коричневого вязанного платья. Оно напоминало рыцарскую кольчугу, знатно потасканную в приграничных боях с иноземными захватчиками. Я смотрел на тонкие накрашенные бордовой помадой губы собеседницы и представил ее в пеньюаре дореволюционного фасона с туго зажатым во рту мундштуком и набухшими от выпитой водки и кокаина ноздрями. А потом она наконец-то стала говорить «интересные вещи». Речь зашла о проверках, которые инспекция проводила в детских домах. Нарушения были огромные. В принципе о них можно было догадаться и без всяких проверок. Но проверки надо было провести, потому что одна журналистка устроилась на работу в дом ребенка-инвалида и под видом нянечки проработала там целый месяц. Засняла на телефон самые неприглядные аспекты убогого воспитания и ухода, который мы можем позволить в рамках скромного бюджетного финансирования.
Журналистка сделала сюжет и преподнесла обществу сенсацию о том, как же эти дети живут и страдают каждый день в бесчеловечных условиях. Я, честно говоря, был рад сюжету. Пусть, наконец, знают сильные и богатые мира сего. Все эти особы с толстыми коленками на дорогих «лексусах», которые любят в воскресный вечер под суши посмотреть плаксивую мелодраму, а потом спустить пару тысчонок на Мальдивах на празднование своего сраного дня рождения. Ну, они, конечно, не виноваты в том, что ресурсы в обществе распределяются неравномерно, да и чрезмерно развитая совесть, наоборот, эти ресурсы отталкивает. Так или иначе, проверки были бессмысленны, так как санкций за ними никаких не следовало. Да и на ответственность общества это тоже никак не влияло.
Когда-то это было болезненной для меня темой. Раньше я все время надеялся, что общество в обозримой перспективе научится принимать ответственность за своих неприглядных отщепенцев, сирот, калек и прочих социальных отбросов. Да, да – именно отбросов. И мы их такими сделали, жизнь пережевала и выплюнула. В начале родителей не слишком крепких подсунула. Родители или сами больные были, или спились, или скололись. За ребенком не усмотрели. Так не усмотрели, что три дня подряд не кормили, пока на крики от голода соседи не сбежались. Где-нибудь в гуманной Швейцарии такого бы ребеночка да в приемную семью сразу, к доброй тетушке, которая недоброй быть не может. Потому что прошла кучу всевозможных проверок и получает за свою работу пару тысяч франков. А у нас муниципальный полицейский, только что забравший ребенка от родителей-наркоманов, везет его в ближайший социальный центр. Потому что приемных семей у нас мало, пособия им платят маленькие и держится все это на обычном человеческом энтузиазме, который Стефан Цвейг назвал нетерпением сердца. Да, я очень сильно когда-то за все это переживал. Но потом чувства притупились. В нашей системе это происходит довольно быстро.
Я недавно был в доме ребенка-инвалида «Плявниеки», рассматривал реабилитационные дела детей, которым найти приемных родителей можно было лишь теоретически. Около трети таких детей были
