вам настоящего шимпанзе.
– Почему это?
– Потому что шимпанзе охраняются законом. А эти недочеловеки – нет. Я не готов пойти на преступление, герр Фоллер, даже если этого требуют интересы науки.
Ах вот как – уже, значит, герр Фоллер? Не офицер медицинской службы, не доктор Фоллер – герр Фоллер. Как ни удивительно, Хауссман говорил при этом абсолютно серьезно. Похоже, он опасался, что Макс может настоять на том, чтобы оперировать именно шимпанзе.
– Распишитесь, – сказал Максу охранник, сунув ему планшет с каким-то документом.
Макс отступил обратно в комнату и присел на табурет. Ему действительно казалось, что его ноги в любую минуту могут отказать. Он еще раз взглянул на странное кресло и только сейчас заметил, что там есть еще и жуткого вида ошейник, а также винты для регулировки высоты подголовника, фиксирующего шею. Макс вдруг услышал какой-то звук и опустил глаза. Шелестела бумага, лежавшая на планшете. А происходило это потому, что Макса всего трясло. С невероятным трудом ему удалось успокоиться, и он смог прочесть документ. С большим облегчением Макс отметил для себя, что тут явная ошибка. Разнарядка была на мальчишку. А перед ним стоял старик.
– Не тот заключенный, – заявил Макс, стараясь продемонстрировать хоть какое-то самообладание.
«Господи, помоги сделать так, чтобы того они не нашли!»
Хауссман взглянул на бланк, сверил номера на нем и на робе заключенного, а затем для подтверждения своих слов еще и закатил узнику рукав, обнажив татуировку на его руке.
– Никакой ошибки нет, – покачал головой профессор. – Михал Вейта – вероятно, это ненастоящее его имя; сами знаете, на что способны эти цыганские твари, – обитатель кибитки, преступник, гомосексуалист. Господи, для полного букета ему не хватает еще быть евреем, безумцем и коммунистом. Как бы там ни было, квалифицирован он как чудной, выглядит как чудной и, видимо, чудной и есть. Как говорится, когда видишь уши волка, само собой, предполагаешь, что перед тобой волк. Он похож на цыгана, хоть, может, и не цыган, но все равно черный, как будто вымазан дегтем. Когда его взяли в Польше, ему было тринадцать, сейчас – четырнадцать. Так в чем проблема, собственно говоря?
– Ему четырнадцать? – ошеломленно переспросил Макс, глядя на иссохшую фигурку.
– Вот что бывает с человеком, когда он с детских лет начинает валять дурака.
– Все равно произошла ошибка. Моя статья была чисто теоретической, а не практической. Я не в состоянии проделать такую работу. Я подам в отставку. Я не могу этого сделать, не могу… – Макс хотел сказать: «Не могу превратиться в вас», но так и не закончил фразу.
– Так вы хотите сказать это Генриху Гиммлеру, мол, так и так, прошу прощения, не получилось? Это был бы эксперимент, которого никто никогда не проводил, хотя, думаю, результат я мог бы предсказать. Вы смелый человек, а люди такой отваги заслуживают находиться в рядах самых доблестных войск. Поэтому вам следует оказаться в первом же
