с Энди.
– Баки хорошо проклёпаны? – спросил я его.
– До сих пор нигде не просочилось ни капли.
– Так они что же, залиты водой?
– Уже два дня. Перед отплытием, если понадобиться, поменяем воду на свежую.
Серебряные пластины стоят?
Конечно. Сам ставил, пред тем, как наполнить. Ночью возился, при свече. Никто не видел.
– Хорошо. Как Бариль? Справляется?
– Как боцман – незаменим. Мне с ним легко.
– Радостно слышать. Сколько матросов на борту?
– Чип, парусный мастер, я сам, смена из трёх часовых возле крюйт-камеры…
– Она уже заполнена порохом? – перебил я его.
– До верха. Оллиройс нашёл порох высокого качества и недорогой. Сам следил за погрузкой. Дверь замкнул, один ключ отдал мне, второй повесил на шею рядом с нательным крестиком.
– Сейчас-то он где?
– Завёл с кем-то знакомство в оружейной палате адмиралтейства, не скупясь поит и угощает. Говорит, подобрался к чему-то очень нужному, какой-то новый вид пушек. Рассчитывает добыть один комплект для «Дуката».
– Хорошо, ладно. Оллиройс, надеюсь, знает, что делает.
– Так вот, шесть человек на борту постоянно, да дюжина сменных. Тех, что заняты корабельной работой.
– На смену, как обычно, приходится из трактиров вытаскивать?
Стоун многозначительно посмотрел на меня и с явным удовольствием сказал:
– Каждый второй день, за час до смены, на берегу выстраивается до двадцати человек, хотя шлюпу я посылаю за двенадцатью. Смена отплывает к кораблю, остальные с завистью смотрят им вслед, вздыхают, потом медленно расходятся.
– Сами рвутся сюда? Отчего ж такие чудеса? – Я недоверчиво посмотрел на него.
В ответ Энди тронул меня за рукав, кивнул приглашающее и повёл к носу «Дуката», на бак. Остановился чуть в стороне от фок-мачты и показал взглядом. За мачтой, привалившись спиной к её необъятному стволу, сидел парусный мастер и проворно метал иглой. Ноги его и вся палуба вокруг были залиты огненно-красным озером: искристыми волнами текли, пламенели куски и полосы красного шёлка.
– Шёлк, мистер Том, – тихо пояснил капитан, – который вы распорядились отдать команде после абордажа у Чагоса, идёт на рубахи. Особенно ценятся те места, которые пробиты пулями или покрыты пороховой копотью. Во всех тавернах, на всех рынках Бристоля сейчас самый дорогой предмет – такая вот рубаха. Теперь это отличительный знак матроса с «Дуката», предмет зависти и торга. Никто из команды, конечно, свою рубаху не продаст, но двое-трое, объединив обрезки, относят их к парусному мастеру, тот выкраивает из них лишнюю рубаху, и вот её-то и продают. Повторяю, деньги дают безумные. Кое-кто в подражание шьёт похожую из красной материи, но такого шёлка, мистер Том, который вы взяли в Мадрасе,
