был в совете дружины, потом стал председателем… комсомольцем… ни во что такое он, конечно же, не верил и на БАМ ехать не собирался, как некоторые: и без него выстроили это железное и такое же бесполезное, как и поворот сибирских рек, чудовище.
Он же хорошо понимал разницу между мечтой и реальностью, пафосом и бытом, моральным и материальным. Он знал, что выгоднее быть на виду, и знакомился с кем надо, и говорил что надо, и поднимал руку, когда полагалось. Он попал в райком, а потом в обком – уже после института… и попал вовремя, и успел к дележке, и сколотил начальный капитал – быстро и чисто… ну, почти чисто. Совсем чисто не бывает ни у кого – ну разве что у этих, которые сейчас сделали миллиарды на информационных технологиях, на интернете этом самом… Проклятое и прóклятое время! Может, зря он тогда сказал, стоя в тесной и душной телефонной кабинке: «Мама, зачем мне возвращаться?» А теперь он все-таки возвращается… прямо в свое детство, чтобы ребенок, который у него еще, может быть, родится, мог прочесть и понять все, когда его уже не будет. Все: и про кроликов, и про речку Уж, извилистую, как змея, и про бабку Полину, которая на самом деле была Пелагеей… про его родителей, которые умерли вдруг, в один год: сначала папа, потом мама. И он приезжал на похороны, и заказывал невиданные в Коростене мраморные памятники – но именно приезжал, а не возвращался. Потому что у него была своя жизнь. Не коростеньская, в которой если женились, то всегда один раз… ну или редко-редко – два. У него было пять жен – пять! – и все они умерли… ушли, бросили его – и про это что, тоже надо рассказывать?! Кажется, зря он это все затеял… зря!
– Николай Николаевич, вам нехорошо?
– Ну что вы, Лев Вадимович, мне всегда хорошо! Я себя берегу… Но, наверное, на сегодня пока хватит…
Как он странно смотрит на него, этот писатель! Как будто что-то увидел… рассмотрел!
– Не знаю, – сказал он, теребя в руках дорогой блокнот, – не знаю… Я тут записал кое-что на досуге… для вас… хотя вы, наверное, что-то свое предложите…
– Пока вы молчали, – непонятно почему веселясь, брякнул я, – я целую историю придумал! Про то, как мальчик из маленького городка, который не любил кроликов, очень боялся, что родители купят еще и козу!
Ник Ник изумленно поднял брови и вдруг сказал:
– Я и в самом деле боялся этого больше всего! И они таки купили ее, эту козу! Моя бабка Полина настояла. Она купила козу. Купила, привела домой и… умерла. Вот такая история.
Сегодня, сейчас. Потомок Добрыни Никитича, или Разглашению не подлежит
– Да, – говорит он, прочитывая страницу за страницей, – да… все верно! Но вот этого, пожалуй, не надо… или надо? Я подумаю, хорошо?
– Последнее слово, разумеется, будет за вами, – корректно говорю я.
Наш олигарх сегодня необыкновенно тих. То ли давние воспоминания повергли его в это состояние, то ли еще что,
