человек, который воскликнет: «Милый старина Питер! Отличный был малый!» Хотя, быть может, само убеждение дорогого стоит, кто знает? Однако двадцать лет назад амбиции Питера Хоупа не простирались далее Флит-стрит.
Питеру Хоупу, по его словам, было сорок семь. Он был мечтатель и человек начитанный. Уильяму Клодду было двадцать три, и он был прирожденный ловкач и проныра. Познакомились они случайно в омнибусе, где Клодд одолжил Питеру, забывшему дома кошелек, три пенса на проезд, и постепенно, по мере того они проникались взаимной симпатией и уважением, их знакомство превратилось в приятельство. Мечтатель Питер поражался житейскому практицизму Клодда, тогда как смышленый и разбитной молодой человек был преисполнен восхищения перед тем, что представлялось ему необыкновенной ученостью его старшего друга. Оба сошлись во мнении, что еженедельный журнал, редактором которого станет Питер Хоуп, а распорядителем – Уильям Клодд, просто обречен на успех.
– Если б нам удалось раздобыть хотя бы тысячу фунтов! – вздохнул Питер.
– Итак, условились? Находим деньги и тут же принимаемся за журнал! – подхватил Уильям Клодд.
Мистер Клодд повернул дверную ручку и вошел. Продолжая держаться за дверь, оглядел комнату. Он оказался здесь впервые. До сих пор их встречи с Питером Хоупом носили случайный характер и происходили на улице или в ресторанчике. Как давно Клодд жаждал попасть в святая святых величайшего эрудита!
Просторная, отделанная дубовыми панелями комната, три высоких окна, под каждым из которых – низкий пуфик, выходят на Гоф-сквер. Тридцать пять лет тому назад Питер Хоуп – тогда юный щеголь с коротко подстриженными бачками, что завершались чуть ниже ушей, с лицом свежим и румяным, которому волнистые каштановые кудри придавали девический вид, в синем сюртуке, цветастом жилете, черном шелковом галстуке, который был скреплен двумя булавками на цепочке, в серых, облегающих брюках со штрипками, при поддержке и содействии хрупкой, миниатюрной дамы в платье с глубоким вырезом и юбкой-кринолином со множеством оборок, с длинными локонами, колыхавшимися при каждом повороте ее головы, – преобразовывал и обставлял эту комнату в соответствии с строгими требованиями тогдашней моды, тратя на это средства гораздо бóльшие, чем следовало, что вполне естественно для юной четы, которой будущее представляется безоблачным. Изысканный брюссельский ковер. «Немного ярковат!» – считали подрагивавшие локоны. «Тон слегка смягчится со временем, мисс… мэм». – Приказчик разбирался в коврах. Лишь благодаря небольшому островку под массивным столом в стиле ампир или заглядывая в недоступные углы комнаты, Питер мог вспомнить, каков был тот радужный пол, по которому ступала его нога, когда ему был двадцать один год. Величественный книжный шкаф, увенчанный бюстом Минервы. Да, он стоил слишком уж дорого. Но упрямые локоны невозможно было переспорить. Никчемные книги и бумаги Питера следовало содержать в порядке; локоны не принимали никаких доводов, оправдывавших беспорядок. То же относилось и к роскошному,
