меня, не будит, наоборот, давит, прижимает к креслу. Подняв голову, торжествующая кошка смотрит на меня – из пасти капают кровь и слюна – и говорит: «Спать, спать».
Я не только слышу слова, но и чувствую их, звуковые волны из телевизионных динамиков пульсируют во мне, этот звуковой массаж расслабляет мышцы, успокаивает нервы.
Несколько гиен пытаются отобрать добычу у пантеры, которая затаскивает антилопу на дерево, чтобы сожрать ее на ветвях, где ей не помешают ни эти волкоподобные твари, ни львы: они не умеют лазать по деревьям и не смогут последовать за ней.
Гиена, с дикими глазами и невероятно мерзкая, обнажает неровные зубы и шепчет в камеру: «Спать». Остальные гиены повторяют: «Спать», – и звуковые волны, проходя сквозь меня, создают очень приятный успокаивающий эффект так же, как голос пантеры на дереве, а голова антилопы болтается на разорванной шее, и глаза смотрят в одну точку, указывая, что их обладательница уже спит самым крепким сном.
Я закрываю глаза, и пантера из телевизора следует в мой сон. Я слышу мягкие, но тяжелые шаги, чувствую, как ее гибкое тело движется по коридорам моего разума. На мгновение меня охватывает тревога, но незваный гость мурлычет, и мурлыканье успокаивает меня. Теперь большая кошка забирается на другое дерево и тащит меня с собой. Хотя я не умер, у меня нет сил сопротивляться. Я не боюсь, поскольку пантера говорит мне, что бояться нечего, и, как прежде, меня успокаивает не значение слов, а звуковые волны, которые, словно масло, утихомиривают волны моего разума.
Это дерево ночи, с черными ветвями, вытянувшимися высоко-высоко к беззвездному небу, и ничего не видно вокруг, кроме глаз-фонарей пантеры, которые прибавляют в размерах и яркости, пока не становятся совиными. Низким, грубым голосом пантера говорит: «Почему я не могу прочесть тебя?» Возможно, это не пантера и не сова, потому что я вроде бы чувствую чьи-то пальцы, словно я – книга с бессчетными страницами, которые переворачиваются, но все страницы пусты, пальцы скользят по бумаге, выискивают выпуклые точки моей биографии, написанные шрифтом Брайля.
Настроение меняется, раздражение читателя буквально прощупывается, и в темноте глаза вдруг становятся зелеными, с эллипсовидными зрачками. Это, возможно, сон, но при этом нечто большее, чем сон.
Хотя сон обычно раскручивается сам, и тот, кому он снится, влиять на него не может, если мне нужен свет, я могу его призвать. Темнота начинает отступать от перепутанных черных ветвей дерева, а силуэт читателя – появляться из тьмы.
Я резко просыпаюсь, словно таинственная фигура кошмарного сна вышвырнула меня из него. Я поднимаюсь, периферийным зрением улавливаю движение справа, но, повернувшись, обнаруживаю, что никого, кроме меня, в комнате нет.
За моей спиной что-то гудит, словно пара умелых рук дернула басовые струны арфы. Когда я поворачиваюсь, местонахождение источника звука не столь очевидно – вроде бы он доносится из ниши, где стоит кровать.
В поисках этого источника я иду в нишу, а
