вам скажу, люди уже стали привыкать к тому, что в колхозе зерно выдадут. Дома уже, на огородах, мало кто пшеницу да ячмень сеет.
– Вот, вот, – громко сквозь смех, воскликнула старенькая бабушка, с провалившимся беззубым ртом – если кто и посеял, так молотить не спешат, как раньше было. Не успеет ячменёк созреть путём, а мы его уже обминаем с колосьев, на корню даже. То себе на кашу, то курочкам на корм. А сейчас мои скосили, повязали в снопы, и стоят они во дворе, пока мыши заведутся.
– А чё, молотить нечем или некогда?
– Говорят, что некогда, а оно и нечем. Посеяли на огороде немного, вальком3 молотить там нечего, Цепов же своих нет, а новые Павло никак не сделает. У других же цепы4 попросить стесняется. Вот и не молотят.
Тётя Акулина предложила с улыбкой:
– А Вы, Герасимовна, предложите Павлу, чтобы меня пустил обмолотить. Мы с Райкой и своими цепами помолотим и перевеем, но только пополам или на крайний случай за треть.
Все взрослые заулыбались
– Губа не дура.
– Таких, небось, много сыщется.
– Герасимовна, а Вы и правда пугните сына, что Заморени придут, помолотят за часть. Небось, зашевелится.
Тут с той половины дома, что была их квартирой, вышла Полина Артёмовна и направилась к крылечку медпункта. Одета она была в белоснежный, тщательно отглаженный халат. Голову покрывала очень коротенькая белая косынка, из-под которой выглядывали собранные в пучок и стянутые голубой узенькой лентой длинные волнистые волосы.
Поздоровавшись с народом, она объявила:
– Те, которые пришли просто лекарств купить – заходят без очереди. Потом, в первую очередь буду принимать заболевших, которые на работу спешат. А которым не идти сегодня на работу – придётся подождать.
Когда пришла наша очередь, Полина Артёмовна велела мне лечь на твердую кушетку. Пощупала и больно надавила на то место где появляется грыжа. Заставила покашлять. И пояснила маме, что нужно делать операцию и лучше срочно. Мама несмело возражала, что, может, попробовать сначала съездить на хутор Ахор, там вроде бы есть бабка, умеющая заговаривать грыжи. Но фельдшерица настаивала. Пугала тем, что грыжа может не вправиться, а защемится, и тогда всё будет зависеть от многих обстоятельств. Например, от того, насколько быстро меня доставят к хирургу, и будет ли он на месте. Не занята ли будет операционная. Поэтому рисковать нельзя. Договорились они, что сегодня в час дня главврач районной больницы проводит пятиминутку, а перед этим требует, чтобы фельдшеры из сёл по телефону докладывали ей положение дел. Вот она и попытается решить вопрос о моей операции. При этом моего мнения они не спросили и даже не поинтересовались, что я думаю по этому поводу.
Когда соседи и товарищи с нашей улицы узнали, что меня повезут на операцию, все стали спрашивать, боюсь ли я? Я, конечно, всем отвечал, что ничуточки не боюсь. Но сам всё это время
валёк – ребристый каток, вытесанный из камня, с встроенной в него железной или деревянной осью. В валёк впрягали лошадь, и она катала его по массе высушенных стеблей злаков с колосьями, расстеленных на утрамбованной земле слоем толщиною в четверть. Когда в колосьях зерна не остаётся, солому тщательно перетряхивают вилами, чтобы зерно просыпалось на землю. Потом пучки соломы встряхивают ещё руками и складывают в копну, а зерно и полову собирают в мешки. Если в этот день погода ветреная, то зерно сразу же провеивают на ветру, отделяя зерна от половы. Или хранят зерно с половой до следующего ветреного, сухого дня.
цеп – приспособление для ручного обмолота небольшого количества хлебной массы. Представлял собою две палки. Одна, лёгкая, длиной около 2 метров, служила рукояткой. Другая, длинной с аршин, из прочного дерева, прикреплялась к рукоятке двумя полосками сыромятной или выделанной кожи. При замахе рукояткой делали круговое движения, а с силой ударяя по соломе, следили, чтобы нижняя палка била по обмолачиваемой массе всею своею плоскостью.
