разбрасываю прокламации.И рука команданте Че
поздней ночью во время привала
на моем задремавшем плече
у костра отдыхает устало.
Самолет на прицел я ловлю.
Вот он близко.
Вот он снижается.
Бью в него!
Я сражаться люблю.
Не могу созерцать, как сражаются.
Я хочу быть большим, бушующим,
до последней пули держаться,
в настоящем сражаться и в будущем,
даже в прошлом – и то сражаться!
Не по мне —
наблюдать извне.
Пусть я вскормлен землею русскою,
революция в каждой стране
для меня —
и моя революция!
И, коня ведя в поводу
на экране, дрожащем от гуда,
я по Сьерра-Маэстра иду,
безбородый кубинский барбудо.
Мне ракетой гореть —
не сгорать,
озаряя собой окрестность,
воскресать,
чтобы вновь умирать,
умирать,
чтобы снова воскреснуть!
Мне стрелять,
припав за пласты
моей тьерры, войною изрытой…
Кинохроника,
ты прости.
Из меня —
никудышный зритель.
Судьба имен
Судьба имен – сама судьба времен.
У славы есть приливы и отливы.
Не обмануть историю враньем.
Она, как мать, строга, но справедлива.
Все люди ей, всевидящей, ясны,
в какой они себя ни прячут панцирь, —
напрасно кто-то на ее весы
пытается нажать украдкой пальцем.
Как ни хотят пролезть в нее извне,
как на приманку лжи ее ни ловят,
в конце концов на мыслящей земле
все на свои места она становит.
В конце концов она клеймит лжецов,
в конце концов сметает дамбы догмы —
пусть этого ее «в конце концов»
порою ждать приходится так долго.
И перед человечеством честна,
достаточно разборчива и грамотна,
стирает властно с мрамора она
те имена, что недостойны мрамора!
Жгут мусор!
Жгут мусор под Гаваною на свалке.
Жгут
мусор!
Его конца,
как бы исхода схватки,
ждут,
жмурясь.
Горит напропалую
все, что лишне.
Вихрь —
дыбом!
Рекламы фирм,
опавшие, как листья,
ввысь —
дымом!
Горят окурки,
этикетки,
клочья
фраз
чьих-то.
Что
