по дороге. Дождь прекратился, но все пространство над головами было заполнено серым туманом, сочащимся влагой. Голоса звучали в сыром воздухе глухо, как сквозь вату.
Барон говорил о том, что сердце его изнывает от неразделенной любви, что он готов умереть за одну лишь ночь, подаренную ему Праксидой. Она терпеливо слушала его и даже изредка кивала, изображая тем самым благосклонность. На самом деле она не собиралась тешить собой немца. Ее замысел состоял в другом. Его искушенность в любовных делах могла оказаться полезной. И, выслушав его признания и просьбы подарить ему ночь любви, Евпраксия сделала вид, будто колеблется.
– Помнится, вы рассказывали мне о рыцарском обычае делить ложе с дамой, отделившись от нее обоюдоострым мечом. Если вы обещаете не прикасаться ко мне и пальцем, то, пожалуй, я могла бы допустить вас в свои покои…
– Настоящая любовь не терпит ограничений, – сурово возразил фон Дюрент. – Страсть, бушующая во мне, требует выхода.
– Должно быть, вы забыли, что я девица, – произнесла Евпраксия. – После венчания мне предстоит первая брачная ночь. Маркграф легко распознает обман.
– Есть способ, которым пользуются девушки, потерявшие невинность.
– Правда? Никогда не слышала о таком.
Барон доверительно склонился к Евпраксии, взял ее под руку и заговорил в подставленное ухо:
– Достаточно иметь при себе рыбий пузырь, наполненный свиной или любой другой кровью. Остальное додумывайте сами, Ваше Высочество. Мне, право, неловко об этом говорить.
– Фу, какая гадость! – воскликнула Евпраксия, высвобождая руку. – Даже слышать не хочу об этом! Как вам не стыдно, барон? За кого вы меня принимаете? Молитесь о том, чтобы моему мужу не стало известно об этом разговоре. Ступайте прочь, пока я вконец не рассердилась!
Отчитав таким образом ошеломленного фон Дюрента, Евпраксия впервые за много дней избавилась от тревоги. Теперь ей было известно, как ввести Генриха Длинного в заблуждение. Нужно лишь не забыть заготовить пузырь заранее, а уж спрятать его не составит труда.
Когда скарб был поднят из ущелья на дорогу, странствие возобновилось. Горислав, чувствуя себя героем дня, ехал рядом с возом Евпраксии и нашептывал игривые словечки, склонившись из седла к окну. Ему тоже не терпелось провести с ней ночь. Сознание своей власти над мужчинами наполняли княжну неведомой ей дотоле гордостью. Несмотря на то, что каждый из них был втрое сильнее ее, она училась вертеть ими как заблагорассудится.
– Я тебя выкраду, – пригрозил Горислав, видя, что лестью и уговорами ему своего не добиться. – Увезу в лес ночью, и будешь ты опять моею, как тогда.
Евпраксия поманила его пальцем: мол, нагнись ниже. Напрасно он напомнил о ее унижении. Тогда на реке, наплававшись вволю, он снова накинулся на Евпраксию, и она не сумела дать ему отпор. Но то происходило вдали от людских глаз, а здесь, среди многолюдного сопровождения, их роли переменились. Теперь сильнее была она, и Гориславу предстояло
