сдержался, – признался Горислав. – Люба ты мне, Евпраксия. Как подумаю, что скоро у тебя муж будет, так здесь все переворачивается.
Он прижал ладонь к груди. Евпраксия выглянула из воза, проверяя, не подслушивает ли их кто, но кучер клевал носом, а девки шли пешком далеко впереди, разминая ноги.
– Будешь вести себя хорошо, я тебя к себе допущу, – пообещала Евпраксия. – А сейчас оставь меня. Рыцари уже косятся.
Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза, испытывая незнакомое доселе волнение. Сердце колотилось в груди, томясь там, как в темнице. «Оказывается, он тоже мил мне, – думала Евпраксия растерянно. – Или я теперь сделалась такой испорченной, что мне все равно, от кого принимать ласки?»
От противоречивых мыслей у нее раскалывалась голова. Она не понимала, влечет ли ее именно к Гориславу или же это просто тяга к мужчинам. И она точно знала: супруг-немец никогда не будет ей близок, каким бы пригожим, умным и добрым он ни оказался. Ей хотелось обратно в Киев. Она отдала бы половину жизни за право остаться на родине. И, подумав об этом, Евпраксия поняла: ее тяга к Гориславу рождается из тоски по отчему дому. Он был частью той, прежней киевской жизни, которая оборвалась при выезде за ворота.
Погруженная в свои невеселые мысли, девушка не сразу поняла, что снаружи творится что-то неладное. Сначала тревожно заржали лошади, потом зазвучали человеческие голоса, наперебой выкрикивающие что-то про камни. Какие камни? При чем тут они? Спрашивая себя об этом, Евпраксия ощутила, что днище и скамья под нею вздрагивают, а до ее ушей доносится низкий грохот, усиливающийся с каждым мгновением.
Лезвие ножа вспороло шатер, установленный на возу. В прорезь просунулись мужские руки, грубо облапившие Евпраксию.
– Не смей! – завопила она в лицо Гориславу.
Его глаза были круглыми, как монеты, а лицо словно бы выкрашено белилами. Не произнеся ни слова, он выдернул ее из воза, будто морковку с грядки.
Мимо бежали и скакали спутники Евпраксии, причем, что самое странное, разбегались они в обе стороны, спеша освободить участок дороги, на котором находились.
Грохот нарастал, сопровождаясь ударами и толчками земли под ногами. Пока Горислав куда-то тащил Евпраксию, она бросила взгляд на утес, нависающий над ними, и обмерла. По крутому склону, сталкиваясь, подпрыгивая, кувыркаясь и обгоняя друг друга, катились вниз валуны, окруженные ворохом щебня и тучами пыли.
– Обвал! – крикнул Горислав. – Бежим, княжна! Завалит!
Она не бежала – она летела за ним по воздуху, почти не касаясь подошвами земли. Горислав тянул ее за руку, как ребенка. Бросив последний взгляд наверх, он прыгнул к отвесной стене, прижался к ней и притянул к себе Евпраксию. В следующее мгновение дневной свет померк и дорога исчезла под грудой камней. Удар всей этой обрушившейся громады был настолько силен, что, казалось, вся гора рухнула в одночасье. Рты и легкие людей наполнились пылью, каменная крошка разлетелась в стороны, нанося раны и царапины.
