у Ростика. Разбежавшись, он разворачивался чуть боком и скользил по снегу, постепенно превращающемуся в лед. Ни бугорки, ни трещины не были помехой для ловкого девятилетнего мальчугана. Евпраксия, хоть и была на полголовы выше, едва за ним поспевала. Пару раз она упала, больно ушибив колено. Зато теперь было ужасно весело наблюдать за слугами.
Первой грохнулась кухарка с бадьей помоев. Следующим оказался конюх, спешивший вывести отцовского Буяна. Но смешней всего упали две девки, пытавшиеся хвататься друг за дружку, пока не повалились обе и долго еще барахтались в снегу, прежде чем сумели подняться.
Когда никто не падал, Евпраксия тоже не скучала. Зеленоватое стекло было неровным, так что одни фигурки растягивались вширь, а другие – в высоту. Как будто смотришь сквозь воду, стекающую по глазам.
– А помнишь, как мы тонули? – спросила Евпраксия.
– Ничего я не тонул, – привычно отрезал Ростислав. – Притворился, чтобы тебя напугать. А ты, дуреха, поверила.
– Это тебе за «дуреху»!
Евпраксия отвесила брату шутейную затрещину. Он отпрянул и показал кулак, шипя, как рассерженный гусак:
– Попробуй еще только! Пракся-плакса! Э-э-э! У-у-у!
Она прыгнула на него по-кошачьи, но он ускользнул за дверь, просунул голову в щель и пропел:
– Видела русалку, проглотила галку, русалка утопилась, галка удавилась!
Евпраксия сделала вид, что собирается схватить брата, и он скрылся из виду, оставив дверь болтаться на сквозняке. Стало слышно, как потрескивают дрова в печи. Евпраксия вернулась к окну и увидела, что две бабы посыпают ледяные дорожки золой. Сделалось скучно. Захотелось позвать Ростислава обратно или отправиться к нему в горницу, но Евпраксия вспомнила дразнилку про русалку, надулась и села у окна с пяльцами и цветными нитками. Никто не поверил ей тогда, несколько лет назад, да и сейчас продолжали считать ее выдумщицей и обманщицей.
Отец, тот даже рассердился, услышав рассказ дочери.
– Ты, Евпраксия, брось это, – сказал он. – Не морочь голову ни себе, ни другим. Вас багром подцепили и вытащили, на что была воля Божья, а не какая-то еще.
– Разве нет русалок? А водяной как же? А щука-кудесница с золотыми плавниками?
– То не божьи твари, а бесовские отродья, – строго произнес Всеволод Ярославич. – Как увидишь их, крестись и моли Спасителя нашего, Христа, дабы избавил тебя от сих видений адовых. Я, дочь моя, тоже блуждал в потемках и всякую нечисть в мысли допускал, покуда Мария мне глаза не открыла…
Он имел в виду свою первую супругу Марию, дочь византийского императора Константина Мономаха, родившую ему двух детей до того, как преставиться. Своего второго брака Всеволод в глубине души стыдился, ибо наличие жены Анны не королевского, и даже не боярского, рода означало, что он, князь всея Руси, любимый сын Ярослава, внук Владимира, правнук Святослава, зять ромейского императора, отмеченный высоким положением
