в стенку. Каким будет он, тот, кто однажды поведет ее под венец, кому будет принадлежать она душой и – страшно подумать – телом? Выдадут ли ее за пригожего молодца вроде Горислава, приставленного оруженосцем к батюшке? Или же муж ее будет заматерелым, могучим и волосатым, как воевода Журба? Нет, должно быть, увезут ее в дальнюю византийскую сторонку, ибо туда обращен взгляд отца. Если так, то предстоит Евпраксии жить в сказочном дворце, среди хрусталя, шелков и золота. Вопрос: с кем? Кто будет лобзать ее уста и ласкать своими сильными руками от головы до пят, раздетую донага?
Передернувшись, Евпраксия взялась руками за щеки. Они пылали, тогда как пальцы были холодными, словно сосульки. Посидев так в неподвижности, она подбежала к двери, открыла ее и крикнула:
– Лушка! Лушка, поди сюда!
Нянька появилась сразу, торопливо и как-то воровато утирая рот. Было непонятно, целовалась она с кем-то тайком или ела варенье без спросу, потому что за ней водились оба эти греха. У нее была большая грудь, распирающая сарафан, и тонкая коса, смахивающая на коровий хвост. От нее всегда хорошо пахло мятой и другими душистыми травами.
– Чего тебе, княжна? – спросила она, сладко улыбнувшись.
И опять непонятно было, поцелуи ли были тому причиной или ворованные сладости.
– Коляды скоро, – сказала Евпраксия. – Готовиться пора.
– Неделя еще, – ответила Лушка. – Али невтерпеж? Ох и попляшем!
Она думала, что девочку влекут пляски ряженых, пряники и подарки, но заблуждалась.
– Помнишь, ты рассказывала мне, как с девками перед зеркалом гадала? Вот и я так хочу.
Нянька вдруг всполошилась и даже икать начала, а затем, приложив растопыренную пятерню к прыгающей груди, сказала:
– Что ты, что ты, Праксюшка! Погубить меня хочешь? Меня и так едва со двора не прогнали за ваши плавания! Так плетьми отходили, что неделю сидеть не могла. За гадание вообще голову снимут. Даже не проси, милая. Нельзя тебе. Мы же теперь вроде христиане.
Лушка собрала пальцы в щепоть и перекрестилась, предварительно задумавшись, в какую сторону класть крестное знамение.
– Голову с тебя и так снять могут, – произнесла Евпраксия, равнодушно глядя в окно. – Вот узнают, что ты варенье из кладовой таскаешь или про то, как с Елисеем по углам тискаешься, тогда что?
– Неправда твоя! – быстро воскликнула Лушка и икнула, не успев прикрыть рот.
Получилось похоже на лягушачье кваканье.
– Что ж, поглядим, – пожала плечами Евпраксия. – Ты иди, няня. Я шить буду.
– Хотя погадать, конечно, можно, – заговорила Лушка другим тоном, как бы размышляя вслух. – Ежели никому не говорить.
– Не будем.
– Ну ладно. Разве ж я могу тебе отказать в чем? Ты мне заместо дочери родной. Уж так люблю тебя, так люблю…
Нянька потянулась губами,
