немецким парашютистам.
– Неужели они могут приземлиться на Рассел-сквер? – удивилась Анна. – Тут ведь так мало места!
– Никто не знает, на что они способны, – ответил портье.
Парашютисты были неистощимой темой для обсуждения. Бесконечно пересказывались истории, поведанные якобы очевидцами, – о том, как те видели парашютистов, переодетых в британских солдат, в фермеров или даже (чаще всего!) в монашек. Судя по этим рассказам, немцы были столь беззаботны, что даже не потрудились скрыть солдатские ботинки, торчавшие из-под одежды.
Анна, как обычно, старалась не думать о парашютистах. Но иногда по ночам ее внутренние защитные механизмы ослабевали, и тогда ей виделось, как парашютисты безмолвно летят среди деревьев Рассел-сквер… Одетые в свою униформу – в черную кожу со свастиками, различимыми даже в кромешной тьме. Они перешептываются, отдавая друг другу команды, приземляются на Бедфорд-террас и направляются прямо к «Континенталю» – искать евреев…
Однажды, измученная этими ночными картинами, она опоздала к завтраку. А когда спустилась вниз, увидела, что за столиком с папой и мамой сидит незнакомец. И сразу узнала Джорджа.
Маму разрывали противоречивые чувства – счастье и страдание. Увидев Анну, она подскочила на стуле и выкрикнула:
– Письма от Макса!
Джордж помахал конвертом:
– Я получил его утром! И решил привезти вам. Но вам тоже пришло письмо. Должно быть, их отправили в одно и то же время.
– С Максом все в порядке, – сказал папа.
Анна взяла письмо и стала быстро читать.
Всего было четыре письма, все адресованы папе и маме. Макс писал письма с интервалом в неделю. И тон писем постепенно переходил от возмущенного удивления по поводу ареста к мрачному смирению. Макс пережил тяжелейший период: его переводили из одного временного лагеря в другой. В этих лагерях не было самого элементарного. Теперь его наконец доставили к месту постоянного пребывания, тут быт организован несколько лучше. Но сообщить, где именно он находится, не разрешают. («На острове Мэн, – торопливо уточнил Джордж. – Всем известно, куда их отправили. Так почему им нельзя сообщить об этом родным?») В лагере полно студентов и профессоров из Кембриджа – так много, что по некоторым дисциплинам можно продолжать обучение. «Это неплохо», – писал Макс. Но было ясно, что все это ему ненавистно. Ненавистно быть заключенным, ненавистно то, что к нему относятся как к врагу. А самое возмутительное заключалось в том, что его заставили вспомнить о его немецких корнях: с немцами Макс не хотел иметь ничего общего. Если бы мама с папой могли что-нибудь сделать…
– Мы должны! – вскричала мама. – Мы должны что-нибудь придумать!
– Я попробую как-то помочь, – сказал Джордж и собрался уходить.
Папа тоже поднялся.
– Ты сейчас собираешься в обратном направлении
